Молотов. Наше дело правое [Книга 1]

Друзья вновь оказались под одной крышей - в губернской тюрьме. Веча играл в «несознанку», но и добытого в результате обысков хватало для обвинительного постановления, которое 27 апреля Калинин отправил губернатору. Он предлагал всех задержанных реалистов на четыре года «подчинить гласному надзору полиции - обязательно в наиболее отдаленных от Казани губерниях»²¹. Родители всех четверых поехали в Санкт-Петербург хлопотать перед премьером Петром Столыпиным о разрешении их сыновьям взамен высылки выехать за границу²². А пока друзей выпускали гулять на тюремном дворе, где они играли в чехарду и «слона». Порой приводили приговоренного к смерти, и вся тюрьма тревожно затихала. Вешали ночью во дворе, недалеко от места прогулок.

За границу не выпустили. В конце июня объявили приговор: «Выслать на 2 года под гласный надзор полиции в Архангельскую губернию - Тихомирнова, в Вологодскую губернию -Скрябина, Мальцева и Аросева»²³. На сборы полиция дала три дня. Проводы родные и друзья устроили на речной пристани. Маршрут пролегал пароходом до Нижнего Новгорода, оттуда - поездом до Ярославля и дальше - в Вологду. 8 июля друзья предстали перед вологодским полицмейстером. Мальцева отправили в Вельск, Скрябина и Аросева - в Тотьму. Чистенький, умытый городок, расположенный среди лесистых холмов.

Порядки для ссыльных во многом зависели от местных исправников. Были такие, которые разрешали загородные прогулки, охоту - их именовали «меньшевиками». Тотемский исправник был вполне «меньшевистского» толка. Городская библиотека почти удовлетворяла запросы молодых ссыльных. «Читаю теперь, т. е. уже прочел сборник “Театр”, - писал Веча Мальцеву в сентябре 1909 года. - По правде сказать, удивился: все мистики! Даже странный марксист Луначарский, со своей по обыкновению неопределенной, неясной статьей! Я не понимаю, как сопоставляет Луначарский свои четыре ступени искусства и социализма и какого “богостроительства” он хочет? Лучшими можно, мне кажется, считать статьи Брюсова “Реализм и условность на сцене”, Рафаиловича “Эволюция театра”, пожалуй, Аничкова “Традиция и стилизация”. Интересна еще статья Чулкова “Принципы театра будущего” и отчасти Ан. Белого “Театр и совр. драма”, только какая-то нервная, противоречиво-решительная. Шагнул парень туда, куда Макар телят, как говорится, не гонял! Ишь ты! Искусство как творчество формы должно быть уничтожено (!) и заменено творчеством жизни. Зарапортовался! Соллогуб просто несчастный человек и ни слова дельного не говорит. С Горнфельдом и Бянку - кое-как мириться можно, а Мейерхольд чересчур чванится. Ни одна статья меня не удовлетворила вполне. С удовольствием бы почитал “Кризис театра”. Теперь перейду скоро к систематическому чтению: начну физику»²⁴.

В сентябре в Тотьму пришло известие о том, что Тихомир-нову все-таки разрешили выехать за рубеж. Непоседливый Аросев решил за ним последовать, что и сделал, бежав из ссылки и воссоединившись в ним в Льеже. Скрябину же этот побег вышел боком: его в наказание 15 октября отправили «этапным порядком в г. Сольвычегодск для дальнейшего отбывания срока под гласным надзором полиции»²⁵. У Сольвычегодска была репутация «каторги ссылки». Поселился Скрябин в одном доме с эсером Суриным. И описывал Мальцеву свое житье: «Живу я теперь больше с учебниками: занят целый день и каждый день. Имею ученика - рабочего, поляка - по грамматике, арифметике. Да, и еще другой, пожалуй, тоже мой ученик - мой сожитель: занимаюсь иногда с ним алгеброй и с нового года - французским. Ну надо сказать, сожитель мой - парень порядочный “по основе”. Он хотя и говорит порой мне, что таких людей, как я, вешать надо, но этакая гроза была, действительно, раз. Парень любит “высоко” говорить, ну а я ему и бросил, что “бороться надо потому лишь, что это выгодно и полезно”. Ну он и понес. Гроза совершенно прошла, т. к. скоро выяснилось, что и он, пожалуй, этакого же мнения. Бывают споры о литературе: когда мой парадоксалист скажет: “Чехов - мещанин и его читать нужно лишь чинушам и мещанам”. Ну это уж невозможно.

У меня теперь почти все учебники за 7-й класс. Учебники те, которые проходятся в Вологде. Сижу теперь за серединой “анализа” и “аналитики”... Прочел хорошую книгу Чернышевского “Очерки гоголевского периода”. Философия воззрения Чернышевского в этой книге чисто материалистическая. Хорошая, серьезная книга. Из газет читаю, но не регулярно “Утро России”, “Русские ведомости” и “Речь”, перевожу из французского; отдыхаю при игре на скрипке. Музыки бы, Коля. Эх, как хотелось бы, страшно хотелось бы серьезной музыки. Представь, театр... симфония Бетховена... наслаждение. Или дворцовые залы. Там мы с тобой, Сашей и Витей слушаем музыку... Носится теперь часто моя мысль.. .»²⁶