Моложе с каждым годом. Как дожить до 100 лет бодрым, здоровым и счастливым

Вот вам картина из третьего (и самого страшного) дня в Стоу. Время – 7.45, место – обогреваемый домик рядом с канатной дорогой. Не забывайте, это катание на лыжах по-восточному. То есть в данном случае обогреваемый домик – это огромное, весьма спартанское по обстановке строение, типа таких, которые в Аспене используются для размещения тяжелой техники или крупного скота. В крошечной пристройке можно купить какую-нибудь отвратительную еду по ценам, которые могли бы порадовать, будь эта еда хоть сколько-нибудь съедобной. Но это здесь не имеет абсолютно никакого значения, потому что те достойные люди, которые катаются здесь на лыжах, – жители Новой Англии, и еду они привозят с собой в коричневых бумажных пакетах. Причем после опустошения эти пакеты аккуратно складываются и берутся с собой для последующего использования. Еда, которую они привозят с собой, тоже отвратительна, но за нее по крайней мере они не платят. Хотя вообще-то на еду им наплевать, все, что их волнует, – это лыжи. Слишком сильно волнует. Я еще вчера имел возможность это понять, но сегодня синоптики пообещали дождь. Большинство лыжников захватили с собой на этот случай огромные мешки для мусора, чтобы надевать на себя. У меня мешка не было. Я думал, он мне не понадобится.

В одном углу строения экипировались мои новые друзья, спеша выехать на склон к 8.00, когда, вероятно, должно было рассвести. Я катался на лыжах практически всю жизнь и знал множество маленьких ритуалов, бытующих в этих кругах, но здесь мне довелось увидеть кое-что новенькое. Я не говорю о мешках для мусора. Хуже. Гораздо хуже.

Кучка симпатичных пожилых дам в возрасте глубоко за шестьдесят невозмутимо закрепляли под подбородками пластмассовые протекторы. Прочие с таким же олимпийским спокойствием приделывали подобные приспособления на руки. Я сам некоторым образом сдвинут на лыжной экипировке, и сложно найти такой ее вид, которого у меня не было бы в нескольких вариантах, но ничего подобного мне до сих пор видеть не приходилось. Более того, мне не приходилось о таком даже слышать. Тут я узнал, что это называется у них броней, и оказывается, она популярна у слаломистов во всем мире. Для них это настолько само собой разумеется, что на моих глазах одна из пожилых дам, которая забыла свою броню дома, взяла картонную коробку и стала вырезать из нее ножом импровизированную замену. Приспособив картонку к подбородку, она закрепила ее скотчем. Который зачем-то взяла с собой. Мне стало слегка дурно.

В уголке сидел восьмидесятишестилетний мужчина и колдовал над своим шлемом с помощью такого же, как у дамы, ножа. Он проверял, хорошо ли затянуты винты на лицевом протекторе. Никогда раньше я не видел лыжный шлем с решеткой. Но здесь такие были у всех, кроме меня. «Что за безумие?! – горестно вопросил я, обращаясь к Чибу. – Что мы делаем в этом мрачном помещении с этими престарелыми лунатиками? И что они все делают?»

Чиб жизнерадостно объяснил, что нам предстоит «день слалома», поэтому мы и здесь и поэтому окружающие соответствующим образом снаряжаются. Дальше он сказал, что мне, возможно, и не нужна такая защита, потому что я не буду ездить слишком быстро, но все эти дедушки и бабушки в ней нуждаются, так как полны решимости носиться по трассам сломя голову, врезаясь в шесты, отмечающие места поворотов. Оказалось, что эти шесты, которые, на мой взгляд, только мешались на дороге, установлены на гибких основаниях, и катящийся с горы слаломист может их сгибать. Нужно, чтобы его ботинки обогнули шест с «правильной» стороны, а прочие части тела при этом могут войти в опасный контакт с шестом, который, естественно, в этом случае требуется оттолкнуть с дороги. Поэтому они и защищают свои руки, ноги и челюсти, чтобы без особого риска отпихивать ими шесты. Им очень нравится такой спорт, поэтому они с нетерпением ждут выезда на склоны.

Про меня сказать этого было нельзя. Я хотел домой и рискнул намекнуть Чибу, что может быть, мне не стоит сегодня к ним присоединяться. «Ерунда, – сказал Чиб, – у тебя все получится. Я же видел, как ты катаешься».

Тут он несколько покривил душой. Ну да, я «катался». Я несся со старой доброй горы со скоростью, которая казалась мне совершенно немыслимой, вопя, влетая и вылетая из ледяных желобов, врезаясь (случайно) в шесты и часто совсем вылетая с трассы и застревая где-нибудь в лесу. Я чувствовал себя перепуганным, неуклюжим и крайне смущенным. Как, собственно, я и предсказывал. Вы даже не представляете, насколько опасно и неприятно кататься по этим глубоким желобам с ледяными стенками, даже на минимальной скорости, под критическими взглядами людей, которые занимаются этим самым по доброй воле вот уже пятьдесят или шестьдесят лет. Нет, больше никогда!..

Но во всем этом было кое-что удивительное.