Читаем Момент перелома в художественном отражении. «Без дороги» и «Поветрие», рассказы Вересаева полностью

А именно этихъ-то началъ и нѣтъ въ злополучномъ героѣ, истомъ представителѣ растерянной интеллигенціи восьмидесятыхъ годовъ. Онъ говоритъ высокія слова – и самъ ихъ стыдится, потому что самъ не вѣритъ въ ихъ силу и значеніе. Вѣра, придававшая имъ внутренній смыслъ, улетучилась, и герой повѣсти, несомнѣнно искренній, честный и потому неспособный играть словами ради одной игры, спасовалъ предъ довѣрчивой юной душой, «почти ребенкомъ». Когда Наташа, возвращаясь къ вышеприведенному разговору, спрашиваетъ его,– «вѣрилъ ли ты въ то, что говорилъ» – онъ окончательно кладетъ оружіе и заявляетъ: «Ты хочешь идеи, которая бы наполнила всю жизнь, которая бы захватила тебя цѣликомъ и упорно вела къ опредѣленной цѣли, ты хочешь, чтобъ я вручилъ тебѣ знамя и сказалъ: «вотъ тебѣ знамя,– борись и умирай за него»… Я больше тебя читалъ, больше видалъ жизнь, но со мною тоже, что съ тобой: я не знаю! – и въ этомъ вся мука».

Эта честная прямота подкупаетъ насъ въ пользу героя, который дѣйствительно обладаетъ всѣми задатками для героическихъ подвиговъ. Когда началась холера, и всѣ разбѣжалиоь изъ одного болѣе другихъ опаснаго пункта, онъ смѣло идетъ туда, какъ солдатъ на приступъ, хотя и не вѣритъ въ побѣду. Смерть его подъ ударами стихійной остервенѣлой силы не только примиряетъ читателя съ нимъ, но вызываетъ глубокую жгучую скорбь за великую нравственную силу, которая погибла такъ безплодно. Чего не могла бы создать она, если бы условія благопріятствовали ей! Предъ нами истинный герой, потому что и умирая онъ также прямо смотритъ въ лицо судьбѣ и не скрываетъ отъ себя, что его жертва безцѣльна. «За что ты боролся, во имя чего умеръ? – говоритъ онъ, умирая. – Чего ты достигъ своею смертью? Ты только жертва, жертва безсмысленная, никому ненужная»… И вы невольно склоняете голову передъ величіемъ этой смерти; кто могъ такъ умереть, могъ бы достичь великихъ результатовъ въ жизни.

Къ людямъ переходныхъ эпохъ принято относиться нѣсколько свысока. То, молъ, были герои, а это – жалкіе люди, къ добру и злу постыдно равнодушные. Положимъ, бываетъ много такихъ, но какъ и въ яркія, кипящія жизнью и одушевленіемъ эпохи не всѣ сплошь герои, такъ и во времена унылаго застоя, когда жизнь словно толчется на мѣстѣ, а на поверхность этой мертвой зыби выносится всякая муть и дрянь,– есть тоже свои герои, которые, не имѣя собственнаго знамени, не преклоняются предъ «грязными тряпками», честно сознаются въ своемъ незнаніи, гдѣ искать это «знамя», и находятъ въ себѣ достаточно силъ принести себя въ жертву, хотя и не вѣря въ спасительность ея. Имъ не дано счастья оставить послѣ себя преемниковъ, которымъ они могутъ передать дорогое дѣло, потому что такого дѣла нѣтъ у нихъ. Самое большее, что они могутъ, это передать остающимся свою неизмѣнную вѣру въ людей и лучшее будущее, какъ умирающій герой повѣсти – Наташѣ: «и я говорю ей, чтобъ она любила людей, любила народъ; что не нужно отчаиваться, нужно много и упорно работать, нужно искать дорогу… И теперь мнѣ не стыдно говорить эти «высокія» слова».

Повѣсть этимъ кончается. Написана вся вещь очень хорошо, а сцена въ холерномъ баракѣ и особенно сцена дикой расправы съ докторомъ превосходны по яркости изображенія и силѣ впечатлѣнія, какое они производятъ на читателя. Это лучшее, а, пожалуй, и единственное художественное произведеніе, въ которомъ описано смутное время холеры, какъ-то удивительно безслѣдно промелькнувшее въ нашей литературѣ.

Драма героя безъ знамени, безъ опредѣленной цѣли и дороги закончилась, какъ мы видѣли, прекраснѣйшей и поучительнѣйшей, хотя на его взглядъ и безсмысленной жертвой. Драма Наташи только начинается. Въ разсказѣ «Повѣтріе» мы снова встрѣчаемся съ нею. Она выполнила до извѣстной части совѣтъ своего злополучнаго кузена,– она искала и нашла дорогу, на которой мы ее и застаемъ въ разсказѣ. Смерть кузена и ея обстановка произвели на нее ужасное впечатлѣніе. «Всѣми помыслами, всѣмъ своимъ существомъ она какъ бы ушла тогда въ одно желаніе – желаніе страданія и жертвы… Она настойчиво разспрашивала, что теперь всего нужнѣе дѣлать, на что отдать свои силы. Вскорѣ Наташа уѣхала на югъ сестрою милосердія, затѣмъ, по окончаніи холеры, за границу… И вотъ что теперь стало изъ нея!» – горестно восклицаетъ ея старый другъ и руководитель, пожилой земскій врачъ, весь ушедшій въ свою практику, старый, убѣжденный народникъ, въ которомъ жизнь не убила прежняго идеалиста,

Что же стало съ Наташей, отчего докторъ приходитъ въ такой ужасъ?

Перейти на страницу:

Похожие книги

«Если», 2010 № 05
«Если», 2010 № 05

В НОМЕРЕ:Нэнси КРЕСС. ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕЭмпатия — самый благородный дар матушки-природы. Однако, когда он «поддельный», последствия могут быть самые неожиданные.Тим САЛЛИВАН. ПОД НЕСЧАСТЛИВОЙ ЗВЕЗДОЙ«На лицо ужасные», эти создания вызывают страх у главного героя, но бояться ему следует совсем другого…Карл ФРЕДЕРИК. ВСЕЛЕННАЯ ПО ТУ СТОРОНУ ЛЬДАНичто не порождает таких непримиримых споров и жестоких разногласий, как вопросы мироустройства.Дэвид МОУЛЗ. ПАДЕНИЕ ВОЛШЕБНОГО КОРОЛЕВСТВАКаких только «реализмов» не знало человечество — критический, социалистический, магический, — а теперь вот еще и «динамический» объявился.Джек СКИЛЛИНСТЕД. НЕПОДХОДЯЩИЙ КОМПАНЬОНЗдесь все формализованно, бесчеловечно и некому излить душу — разве что электронному анализатору мочи.Тони ДЭНИЕЛ. EX CATHEDRAБабочка с дедушкой давно принесены в жертву светлому будущему человечества. Но и этого мало справедливейшему Собору.Крейг ДЕЛЭНСИ. AMABIT SAPIENSМировые запасы нефти тают? Фантасты найдут выход.Джейсон СЭНФОРД. КОГДА НА ДЕРЕВЬЯХ РАСТУТ ШИПЫВ этом мире одна каста — неприкасаемые.А также:Рецензии, Видеорецензии, Курсор, Персоналии

Джек Скиллинстед , Журнал «Если» , Ненси Кресс , Нэнси Кресс , Тим Салливан , Тони Дэниел

Фантастика / Критика / Детективная фантастика / Космическая фантастика / Научная Фантастика / Публицистика
Разговоры об искусстве. (Не отнять)
Разговоры об искусстве. (Не отнять)

Александр Боровский – известный искусствовед, заведующий Отделом новейших течений Русского музея. А также – автор детских сказок. В книге «Не отнять» он выступает как мемуарист, бытописатель, насмешник. Книга написана в старинном, но всегда актуальном жанре «table-talk». Она включает житейские наблюдения и «суждения опыта», картинки нравов и «дней минувших анекдоты», семейные воспоминания и, как писал критик, «по-довлатовски смешные и трогательные» новеллы из жизни автора и его друзей. Естественно, большая часть книги посвящена портретам художников и оценкам явлений искусства. Разумеется, в снижающей, частной, непретенциозной интонации «разговоров запросто». Что-то списано с натуры, что-то расцвечено авторским воображением – недаром М. Пиотровский говорит о том, что «художники и искусство выходят у Боровского много интереснее, чем есть на самом деле». Одну из своих предыдущих книг, посвященную истории искусства прошлого века, автор назвал «незанудливым курсом». «Не отнять» – неожиданное, острое незанудливое свидетельство повседневной и интеллектуальной жизни целого поколения.

Александр Давидович Боровский

Критика / Прочее / Культура и искусство