Моменты

Амадо предлагал Элизабет все, чего, по ее недавнему убеждению, у нее никогда не могло появиться. Да, ему пятьдесят восемь лет, а ей только двадцать восемь, но это значит, что их совместная жизнь будет короткой, однако не менее счастливой. Что ж, он, возможно, и не доживет до того дня, когда сможет увидеть рождение своих внуков, но у него появится еще один шанс капля за каплей передать свою любовь к этой земле собственному ребенку.

Элизабет превосходно понимала, какие бы чудеса она ни творила как профессионал своего дела, к ней будут относиться как к жене могущественного человека, а не как к женщине, преуспевшей в своем деле. И никогда больше ни у кого не возникнет повода совать любопытный нос в ее документы в колледже или проверять ее прошлое. Положение жены Амадо принесло бы ей не только спокойствие, но и анонимность, которую она когда-то рассчитывала получить, превратившись в Элизабет Престон.

И дети ее никогда не будут ни в чем нуждаться. Они не узнают горечи одиночества, которое довелось испытать ей, когда она вместе со своими родителями находилась в бегах. И, конечно же, никогда ее дети не почувствуют себя заброшенными. Нет уж, сыновья и дочери Амадо Монтойя никогда не ощутят на себе позорного клейма отверженных! Ни одна мать не скажет своим детям: не играйте, мол, вон с теми. Дети Элизабет вырастут сильными и уверенными, гордыми своими родителями. И им никогда не придется мошенничать, лгать или воровать, чтобы добиться места в жизни.

И они никогда так и не узнают, кем же на самом деле была их мать и что ей пришлось сделать, чтобы избавиться от своего прошлого.

Элизабет вернула себя к реальности. Когда это она перестала сопротивляться предложению Амадо и решила согласиться с ним?

Она повернулась, чтобы посмотреть на беспорядочно выстроенный испанский помещичий дом, властно утвердившийся на небольшом каменистом возвышении над долиной. Похоже, какая-то тайная часть ее сознания, ее души без спросу приняла решение за нее. Видимо, сам Амадо, красивый, пылкий, деликатный, очень сильный, заставил забыть о его богатстве, о его власти. Если они вместе осуществят план, задуманный ею, то в течение пяти лет «Вина Монтойя» станут одной из самых известных и самых преуспевающих компаний на рынке Калифорнии.

Элизабет подняла руку, чтобы защитить глаза от солнца и получше рассмотреть дом. Ощущение удовлетворенности и покоя охватило ее, и с внезапной уверенностью Элизабет поняла, что со временем они с Амадо полюбят друг друга и тогда не будет иметь ни малейшего значения, из каких соображений они вступили в брак.

Она нежно улыбнулась. Если любовь и в самом деле сродни путешествию в неизвестное, то она явно оказалась нетерпеливой пассажиркой.

Амадо отвез Элизабет в Сент-Хелену на несколько поздний завтрак.

Для конца марта было очень тепло, и в предвидении ранней весны столики кафе выставили на улицу.

Официантка принесла бутылку шампанского и протянула ее Элизабет для «экспертизы». Та уступила это право Амадо.

— Оно превосходно, — сказал он. — Правда, я его не заказывал.

— Это я заказала, — уточнила Элизабет.

— Мы что-то празднуем? — осторожно спросил он.

Элизабет улыбнулась.

— Надеюсь, что да.

Не отрывая от нее глаз, Амадо распорядился, чтобы официантка налила шампанское.

— Скажи, как же я убедил тебя? Какие слова оказались самыми нужными? Я хочу запомнить их.

— Тебе они не понадобятся. Я не передумаю.

— За три месяца ты поняла меня лучше, чем София за двадцать лет. Это одна из вещей, которые я люблю в тебе.

Эта сентиментальность умилила ее. До сих пор он ни разу не говорил о любви. Видимо, он не хотел пугать ее слишком быстрым признанием.

— Так есть и другие любимые черты, не только эта одна? — улыбнулась Элизабет.

Он приподнял свой бокал и кивнул ей.

— Перечислить их все?

— Да я пошутила.

— А я нет.

Она не знала, что на это ответить.

— Я люблю твой энергичный характер, — начал Амадо, — он напоминает мою собственную молодость и дает надежду, что ты вернешь меня в те золотые годы. Я люблю и самые простые вещи: наблюдать за тобой, смотреть, как блестят на солнце твои волосы, как ты ходишь, улыбаешься, как произносишь мое имя. А больше всего я люблю в тебе честность и прямоту, ведь в сегодняшнем мире это нечто редкое… и прекрасное.

Резкая боль пронзила ей грудь. Элизабет выпрямилась на стуле и сделала несколько вдохов, пока боль не ослабла. Какое-то короткое мгновение она уже подумывала о том, чтобы рассказать ему о своем прошлом, представляла, как замечательно начать совместную жизнь, не утаивая ничего. Но она понимала, что это — пустая фантазия. Амадо любил ту женщину, которую вообразил, а не ту, кем она была в действительности.

— Элизабет, ты вернула мне желание жить. У меня нет слов, чтобы поблагодарить тебя.

Что ж, пусть она и не в силах рассказать ему все, но одно между ними непременно должно быть честным.

— Прямо сейчас… вот сию минуту… я не могу тебе сказать, что… Не могу сказать, что люблю тебя.

Он потянулся через стол и взял ее руку.