Зима приближалась к концу, когда Цезарь выступил, наконец, против мятежников со своей значительно усилившейся тем временем армией. Попытки треверов концентрировать восстание не удались; области, находившиеся в брожении, усмирялись одним вступлением в них римских войск, с теми же, где происходило открытое восстание, они расправлялись порознь. Прежде всего Цезарь разбил нервиев. Та же участь постигла сенонов и карнутов. Даже менапии — единственный округ, не подчинившийся еще Риму, — были вынуждены направленным против них одновременно с трех сторон нападением отказаться от долгое время сохранявшейся за ними свободы. Тем временем Лабиен готовил подобную судьбу и треверам. Первое нападение их не достигло цели отчасти вследствие отказа ближайших к ним германских племен дать им наемников, а отчасти из-за того, что Индутиомар, душа всего движения, пал в стычке с конницей Лабиена. Однако треверы все же не отказывались от своих замыслов. Они появились перед Лабиеном со всей своей ратью и ждали следовавших за ними германцев, так как вербовщики их нашли у воинственных народов внутренней Германии, в особенности же, должно быть, у хаттов, лучший прием, чем у обитателей берегов Рейна. Но когда Лабиен сделал вид, что хочет избежать боя и торопливо отступить, треверы атаковали римлян в самой неудобной местности еще до прибытия германцев и были совершенно разбиты. Явившимся слишком поздно германцам оставалось только скорее убираться, а области треверов — покориться. Власть снова досталась там главе римской партии, зятю Индутиомара Цингеторигу. После этих походов Цезаря против менапиев и Лабиена против треверов вся римская армия опять собралась во владениях последних. Чтобы отбить у германцев охоту приходить опять в Галлию, Цезарь еще раз переправился через Рейн с целью нанести по возможности решительный удар обременительным соседям; но так как хатты, верные своей испытанной тактике, готовились обороняться не на западной своей границе, а далеко в глубине страны, по-видимому, возле Гарца, Цезарь немедленно возвратился, оставив лишь гарнизон на переправе через Рейн.
Итак, со всеми народностями, участвовавшими в восстании, были сведены счеты; уцелели одни только эбуроны, но и они не были забыты. С тех пор как Цезарь узнал о катастрофе при Адуатуке, он носил траурную одежду и поклялся снять ее лишь тогда, когда отомстит за своих солдат, павших не в честном бою, а коварно убитых. Растерянные и беспомощные, оставались эбуроны в своих хижинах, видя, как соседние округа один за другим подчинялись римлянам, пока, наконец, римская конница из владений треверов вступила через Арденны в их страну. Эбуроны были настолько не приготовлены к этому нападению, что римляне едва не захватили короля Амбиорига в его собственном доме; лишь с трудом, в то время как его дружина жертвовала собой для него, спасся он в ближайший перелесок. За конницей последовали вскоре десять легионов. Вместе с тем окрестные народности были приглашены избивать объявленных вне закона эбуронов и грабить их страну вместе с римскими солдатами. Немало из них откликнулось на этот призыв; даже из-за Рейна прибыла смелая шайка сугамбрских всадников, которая, впрочем, и с римлянами держала себя не лучше, чем с эбуронами, и едва не захватила дерзким набегом римский лагерь под Адуатукой. Участь эбуронов была ужасна. Как ни скрывались они в лесах и болотах, охотников было больше, чем дичи. Некоторые, как, например, престарелый король Катуволк, сами покончили с собой; только немногим удалось спасти свою жизнь и свободу, но в числе этих немногих был и тот, за кем прежде всего гонялись римляне, — король Амбиориг; всего только с четырьмя всадниками бежал он за Рейн. За этой расправой с самой преступной из всех областей последовали в других областях суды над отдельными лицами, обвинявшимися в государственной измене. Время кротости миновало. По приговору римского проконсула был обезглавлен ликторами уважаемый карнутский рыцарь Аккон (701) [53 г.], чем было положено торжественное начало господству розог и секир. Оппозиция замолкла; повсюду царило спокойствие. В конце 701 г. [53 г.] Цезарь, по обыкновению, отправился за Альпы, чтобы следить вблизи за становившимся все более запутанным положением в Риме.