Моммзен Т. История Рима.

Для вдумчивого наблюдателя не нужны доказательства того, что Цезарь имел в виду ввести в государстве верховную власть и не на несколько лишь лет или на неопределенный срок в качестве персональной должности подобно регентству Суллы, а как основной и постоянный орган; не нужно также доказывать, что для этого нового учреждения он приискал и соответствующее простое наименование, потому что почти столь же ошибочно было бы создавать слова, лишенные содержания, как и оставлять полноту власти без всякого наименования. Конечно, в такую переходную эпоху преходящие и постоянные учреждения не вполне ясно отличаются одни от других, и благоговение клевретов перед своим повелителем, предупреждавшее каждое его мановение, осыпало его целым дождем самому ему противных декретов и постановлений, выражающих ему доверие и воздающих ему почести, и поэтому нелегко выяснить, какую окончательную формулу Цезарь имел в виду. Новая монархия менее всего могла быть увязана с консульством уже в силу коллегиальности, трудно отделимой от этой должности; и Цезарь очевидно заботился о том, чтобы превратить эту, дотоле высшую должность в пустой титул, и впоследствии, когда он принял ее на себя, он не удержал ее в течение года, но до истечения срока передал ее второстепенным личностям. Диктатура на деле выступала все чаще и определеннее на первый план, но, вероятно, лишь потому, что Цезарь хотел использовать ее в том смысле, который она имела издавна в конституционном механизме, т. е. как чрезвычайная власть для преодоления чрезвычайных же кризисов. Она мало годилась быть выражением новой монархии, так как за ней уже закрепилась репутация исключительного и непопулярного учреждения, и от представителя демократии вряд ли можно было ожидать, чтобы он избрал для прочного учреждения ту самую форму, которую гениальнейший боец противной партии создал для своих целей.

Несравненно более подходит для обозначения монархии новое звание императора уже потому, что в этом значении оно является новым⁸⁹и не видно было никакого внешнего повода для введения его. Новое вино не должно быть влито в старые меха; для нового дела придумано было и новое наименование, и в нем совмещено самым выразительным образом то, что с меньшей определенностью было формулировано демократической партией еще в законе Габиния как сущность власти ее верховного вождя: сосредоточение и пожизненное сохранение правительственной власти (imperium) в руках народного вождя, независимого от сената. Точно так же и на Цезаревых монетах, особенно последнего времени, мы встречаем наряду со званием диктатора преимущественно императорский титул, а в законе Цезаря о политических преступлениях монарх обозначен прямо под этим наименованием.

Последующее же время, хотя и не сразу, закрепило за монархией императорский титул. Для того чтобы придать этому новому сану как демократическую, так и религиозную санкцию, Цезарь имел, вероятно, в виду соединить с ним раз навсегда, с одной стороны, власть трибуна, а с другой — должность верховного понтифика. Не подлежит сомнению, что новая организация не ограничивалась только жизнью ее учредителя; но ему не удалось, однако, разрешить особенно трудный вопрос о престолонаследии, и остается неразъясненным, имел ли он в виду установление какой-нибудь формы для избрания преемника, как это было в первоначальный царский период, или же намеревался установить пожизненность и наследственность высшей власти, как впоследствии утверждал его приемный сын⁹⁰. Не лишено вероятия, что он имел в виду в известной степени соединить обе системы и регулировать наследование, как это сделали Кромвель и Наполеон, признав, что преемником властителя является его сын; если же у него сына нет или он не признает его достойным престола, наследника назначает по свободному выбору и путем усыновления сам властитель.

С точки зрения государственного права новая власть императора походила на то положение, какое занимали консулы или проконсулы за чертой города, так что в ней совмещались прежде всего военное командование, а затем высшая судебная, а стало быть, и административная власть⁹¹.

Но власть императора в качественном отношении и потому уже превосходила власть консулов и проконсулов, что не была ограничена ни временем, ни местом, была пожизненной и притом распространялась на самую столицу⁹², что император не был стеснен, подобно консулу, сотрудничеством имевшего одинаковую с ним власть коллеги и что перед императором не имели силы все введенные на протяжении многих лет ограничения первоначальной высшей правительственной власти, как, например, обязательство допускать провокацию и считаться с представлением сената.