Если этим путем правление нобилитета было устранено, а самое его существование расшатано и сенат в своем новом виде был только орудием в руках монарха, то в правительственной системе и в управлении государством был в определеннейшей форме проведен принцип автократии, и вся исполнительная власть была сосредоточена в руках монарха. Всякий сколько-нибудь существенный вопрос решался, разумеется, самим императором. Цезарь сумел ввести принцип личного управления в таких размерах, которые почти непостижимы для нас, простых смертных, и которые вместе с тем не объясняются только беспримерной быстротой и уверенностью его работы, а коренятся, кроме того, в причинах более общего характера. Если мы видим, что Цезарь, Сулла, Гай Гракх и вообще все римские государственные люди развивают деятельность, превосходящую наши представления о трудоспособности человека, то причина этого явления заключается не в переменах, происшедших с той поры в самой человеческой природе, а в изменившейся с того времени организации домашнего быта. Римский дом был как бы машиной, в которой к услугам хозяина были все умственные силы его рабов и вольноотпущенников, и тот человек, который умел управлять этими силами, работал как бы с помощью бесчисленных умов. Это был идеал бюрократической централизации, к которому усердно стремится и наша современная конторская система, оставаясь, однако, настолько же позади своего первообраза, как нынешнее господство капитала остается позади античной рабовладельческой системы. Цезарь умел пользоваться этими преимуществами; все должности, требовавшие особого доверия, как правило, насколько это позволяли другие соображения, он поручал своим рабам, вольноотпущенникам, низкорожденным клиентам. Его творение в целом показывает, что может совершить организаторский гений, подобный Цезарю, при помощи подобного аппарата; на вопрос, каким путем в отдельных случаях достигались эти изумительные результаты, мы не можем дать удовлетворительного ответа. Бюрократия похожа на фабрику и тем, что продукт труда не является принадлежностью отдельного лица, над ним работавшего, а как бы всей фабрики, ставящей на нем свою марку. Одно только вполне ясно, а именно, что Цезарь не имел в своей работе ни одного помощника, который лично влиял бы на ее ход или хотя бы был посвящен во весь план; он не только был полным хозяином, но работал даже без товарищей, а только с исполнителями. В частности, само собой разумеется, что в чисто политических делах Цезарь по возможности избегал всякой замены его другим лицом. Там, где это становилось необходимым, — так как Цезарь, в особенности во время своих частых отлучек из Рима, нуждался в высшем органе, — для этого избирался (что весьма характерно) не законный наместник монарха, городской префект, а какое-нибудь доверенное лицо без официально признанных полномочий; обычно это был банкир Цезаря, умный и изворотливый финикийский купец Луций Корнелий Бальб из Гадеса.
В деле управления Цезарь прежде всего думал о том, как бы снова взять в свои руки ключи от государственной казны, которыми сенат завладел после ниспровержения царской власти, тем самым присвоив себе и влияние на управление. Он хотел доверять их только таким слугам, которые безусловно и всецело мыслили одинаково с ним. Личная собственность монарха оставалась, конечно, юридически строго обособленной от государственной собственности, но Цезарь взял в свои руки управление всем финансовым и денежным хозяйством страны и вел дело совершенно так, как он, да и все знатные римляне, управляли своим личным состоянием. Взимание податей в провинциях и в основном также заведование монетным делом должны были впредь находиться в руках рабов и вольноотпущенников императора, с полным устранением от этого дела людей сенаторского звания, — шаг, весьма важный по своим последствиям: отсюда со временем сложились столь важный класс прокураторов и «императорский двор».