Моммзен Т. История Рима.

Здоровое поколение латинского происхождения давно уже окончательно исчезло из Рима. В силу обстоятельств столица раньше второстепенных городов утрачивает свой муниципальный и даже национальный облик. Здесь высшие классы быстро обособляются от общего строя городской жизни, и отечеством их становится не отдельный город, а все государство; сюда неизбежно стекаются переселенцы из других стран, вечно сменяющий друг друга контингент людей, путешествующих по делам или для удовольствия, вся масса люда праздного, ленивого, преступного, экономически и нравственно обанкротившегося и именно по этой причине космополитического. Все это в исключительной степени нашло приложение к Риму. Зажиточный римлянин часто смотрел на свой городской дом, как на место остановок в дни приезда. С той поры, когда городской муниципалитет превратился в государственное учреждение, городское вече — в собрание граждан государства и внутри столицы перестали допускаться мелкие автономные округа или какие-либо другие союзы, в Риме прекратилась всякая подлинная коммунальная жизнь. Со всех концов обширной державы стекались в Рим для спекуляций, кутежей, интриг, чтобы стать преступником и там же укрыться от преследований закона. Недуги эти до известной степени неизбежно вытекали из всего столичного строя жизни, но к этому присоединились и другие, более случайные и, быть может, еще более серьезные беды.

Ни один большой город не был, пожалуй, в такой степени беспомощен в продовольственном отношении, как Рим; импорт, с одной стороны, и домашнее производство руками рабов — с другой, делали здесь с самого начала невозможной какую-либо свободную промышленность. Вредные последствия коренного зла всего древнего государственного строя, рабовладельческой системы, сказывались в столице резче, чем где-либо в другом месте. Нигде не скоплялись такие массы рабов, как в столичных дворцах знатных семей или богатых выскочек. Нигде народности трех частей света — сирийцы, фригийцы и другие полуэллины не смешивались в такой степени с ливийцами, маврами, гетами, иберами и все более многочисленными кельтами и германцами, как в среде столичных рабов. Деморализация, неразлучная с отсутствием свободы, и ужасающее противоречие формального и нравственного закона резче проявлялись в принадлежавшем знатным людям городском рабе, наполовину или вполне образованном и как бы тоже «знатном», чем в рабе-земледельце, возделывавшем поле в цепях, подобно скованному волу. Гораздо хуже этой массы рабов были люди, юридически или только фактически отпущенные на волю, смесь нищенской черни и страшно богатых выскочек, уже не рабы, но еще не полноправные граждане, люди, экономически и юридически зависевшие от своих господ и вместе с тем имевшие все притязания свободных граждан; эти-то вольноотпущенники прежде всего стекались в столицу, где им предоставлялся самый разнообразный заработок и где мелкая торговля и ремесла находились почти целиком в их руках. Их влияние на выборы подтверждается совершенно бесспорно, а что они всегда были впереди во время уличных волнений, показывает уже особый сигнал, которым демагоги как бы извещали о начале смут, а именно — закрытие лавок и других торговых помещений.

Все это осложнялось тем, что правительство не только ничего не делало, чтобы противодействовать этому развращению городского населения, но в интересах своей эгоистической политики даже оказывало ему всякое поощрение. Разумное предписание закона, воспрещавшее пребывание в столице людям, осужденным за уголовные преступления, не приводилось в исполнение бездеятельной полицией. Необходимый полицейский надзор за объединениями бродяг сперва находился в пренебрежении, а впоследствии был даже объявлен вредным, как противозаконное ограничение народной свободы. Народным празднествам была дана возможность разрастись до таких размеров, что только семь узаконенных торжеств: римское, плебейское, в честь «матери богов» Цереры, Аполлона, Флоры и Победы, длились все вместе 62 дня; к ним присоединялись еще бои гладиаторов и бесчисленные другие экстраординарные увеселения. К необходимым заботам о понижении цены на хлеб при наличии в столице пролетариата, вообще перебивавшегося кое-как, относились с самым бессовестным легкомыслием, и колебания цен на хлеб в зерне были баснословны и не поддавались учету¹⁰⁰.

Наконец, система раздачи хлеба заставляла всю массу неимущего и не хотевшего работать пролетариата официально избирать своим местом жительства столицу.