Мон-Ревеш

Хирург прооперировал ногу Эвелины, и через час молодая девушка была в своей постели, окруженная нежными заботами Олимпии, Каролины и Ворчуньи. Операция прошла успешно. Хорошенькая ножка была спасена, но приговорена к нескольким неделям полного покоя, что уже заранее, несмотря на неутихшую боль, сердило нетерпеливую страстотерпицу. «Каламбур» принадлежал хирургу, который на все лады расхваливал Эвелину за проявленное ею мужество, всячески старался вызвать у нее улыбку.

Никто в доме ничего не заподозрил, кроме Креза, почуявшего что-то неладное, но не осмелившегося ни с кем поделиться своими догадками, и Натали, которую утренняя прогулка Олимпии с Флавьеном поразила значительно больше, чем несчастный случай с сестрой.

Флавьен и Тьерре хотели сразу после операции поехать на ферму Риве, чтобы сообщить Дютертру о несчастном случае с дочерью и одновременно принести ему добрые вести о ее самочувствии. Но Эвелина, которой Олимпия сказала об этом решении, энергично воспротивилась.

— Что им там делать вдвоем! — вскричала она. — Это значит нарочно навести отца на след, чтобы он обо всем догадался. Кроме того, я знаю Тьерре; чуть только отец начнет его расспрашивать, он скажет все. А господин де Сож в смысле откровенности еще хуже. Они оба считают, что самое лучшее — это признаться во всем. Так вот, скажите им, Олимпия, что они не имеют права делать признания за меня и что я им решительно это запрещаю. Если отец узнает правду, придется поторопиться с нашей свадьбой. Если же отец никогда ничего не узнает, как вы мне обещали, то господин Тьерре женится на мне по своей доброй воле и будет меня любить. В противном же случае, если ему придется на мне жениться потому, что его вынудили обстоятельства, он меня просто возненавидит.

— Увы! Неужели вы так не уверены в его чувствах? — сказала Олимпия, удрученная тем, что ей пришлось услышать.

— Да, да, я понимаю вас, дорогая! — отвечала Эвелина. — Вы не можете представить себе, что я так гонялась за человеком, который меня избегал? Но глупость сделана; я дорого за нее плачу, я в ней раскаиваюсь, наконец! Поэтому нет никакой необходимости казнить меня упреками.

— Нет, нет, успокойтесь, моя дорогая девочка! — сказала Олимпия. — Я об этом и не думаю. Я выполню ваше желание и надеюсь, что все устроится к вашему счастью.

— Поклянитесь, что ничего не скажете отцу! — возразила Эвелина. — Поклянитесь, и я буду спокойна.

— Клянусь вам в этом, дорогое дитя. Я, хоть и невольно, почти что похитила вашу тайну; я не имею права распоряжаться ею.

— В добрый час! О, я буду любить вас, Олимпия, я заглажу все свои провинности перед вами. А теперь дайте мне бумагу и перо. Я хочу сама предупредить отца, чтобы он не беспокоился. Мы пошлем к нему Креза, у которого ничего не выпытаешь о прошлом, потому что он сам в этом слишком заинтересован; а вы поскорее отошлите Тьерре и его друга в Мон-Ревеш. Не нужно, чтобы отец увидел их сегодня.

Пришлось покориться Эвелине, чью волю не сломили страдание и горе. Она написала Дютертру:

«Дорогой, любимый отец,

Я только что подвернула ногу. Если вам скажут, что нога сломана, не верьте. Я сплю, ем, пью и жду, что сегодня вечером вы придете ко мне посмеяться над тем, как неловко я карабкаюсь на маленькие скалы нашего парка. Моя добрая мамочка ухаживает за мной, как будто я это заслужила. Малютка плачет, словно у нее умер чижик, а Ворчунья ворчит. Я же смеюсь по-прежнему и целую вас от всей души.

Ваша Эвелина».

Флавьен собрался уезжать вместе с Тьерре; он уже вышел в сад и закурил сигару, но в то время как Олимпия, остановившись с Тьерре у подъезда, передавала ему слова Эвелины, к Флавьену подошла Натали и завязала с ним разговор. Утреннее происшествие нарушило обычный ход жизни в доме, и она не могла найти время, чтобы поговорить с ним раньше.

— Слава богу! Эвелина чувствует себя хорошо, насколько это возможно! — сказала она. — Мы все должны быть благодарны вам, сударь, потому что, не будь вас, она могла бы еще долго пролежать в парке одна без помощи.

— Не будь меня? — спросил Флавьен, удивленный ее словами.

— Ну, конечно; если бы вам сегодня утром не пришла мысль повезти на прогулку мою мачеху и вернуться с ней через самую тенистую и заброшенную часть парка, вы бы не нашли бедную Эвелину на этих скалах.

Флавьен почувствовал яд ее намеков и насторожился.

— Это, в самом деле, счастливая случайность, что я плохо знаю дорогу, — сказал он, — и мы с госпожой Дютертр чуть не заблудились оттого, что я хотел повезти ее самым коротким путем.

— Ах, так она вам ничего не сказала? А ведь она могла бы вас предупредить, она-то хорошо знает аллеи парка!