Мон-Ревеш

— А что еще могло бы тут быть, я вас спрашиваю? Ну-ка, можете ли вы сказать мне это название?

— Ей-богу, сударь, господа это зовут азалия.

— Вот видите! А без вас я бы этого не знал. И когда особа, поручившая вам цветы, узнает, что вы так неосторожно везли их, что они стали просто неузнаваемы…

— Но, сударь, я ведь спрятал букет в шляпу!

«Бедный Флавьен! Он-то наверное носит его на груди!» — подумал Тьерре.

— Госпожа Дютертр будет ругать вас, — продолжал он, — за то, что вы так небрежно обращаетесь с редкими цветами, которые она посылает ценителям.

— Ей-богу, сударь, у нас они не в диковинку. У нас этих цветов полон сад, могу вам навезти сколько хотите. И потом, мне ведь дала их не госпожа Дютертр.

— Значит, мадемуазель Дютертр; какая разница!

— Слушайте, господин Тьерре, не надо ей про это рассказывать: она будет меня ругать.

— Неблагодарный! Мадемуазель Каролина никогда никого не ругает.

— Так это ж не мамзель Каролина!

— Да нет же, я оговорился: я хотел сказать — мадемуазель Натали.

— И не она вовсе!

— Значит, мадемуазель Эвелина? — воскликнул Тьерре, пораженный и уязвленный сильнейшим образом.

— Право же, сударь, похоже, вы хотите из меня что-то выудить! — нахально заявил Крез. — Да мне все равно. Если вы скажете мамзель Эвелине, что я выдал ее секрет, я выдам и ваш. Я скажу, что вы просто на нее дулись и что у вас был такой же вывих, как у нее или у меня.

Тьерре очень захотелось удлинить по крайней мере на метр красные уши дерзкого пюи-вердонского пажа; но он совладал с собой, решив обратить все это в шутку.

— Хорошо сказано, — заметил он. — Вот тебе за труды трубка, оправленная в серебро, которая принесет тебе почет в обществе.

Тьерре ясно прочел в глазах грума, каков был предмет его вожделений. Крез получил трубку, повертел ее в руках, сунул в рот, рассмеялся и подмигнул с наивной радостью дикаря.

— Свет не видел такой красоты! — сказал он. — Я буду брать по три су с каждого, кто захочет из нее покурить!

— Таким образом вы себе обеспечите недурной доход. Но я еще щедрее, чем вы думаете, Крез; я не расскажу мадемуазель Эвелине ваш секрет и разрешаю вам рассказать ей мой. Признайтесь от моего имени, что я не хромаю и нынче вечером приеду в Пюи-Вердон.

— О сударь, это ее порадует, право же, она очень скучает. А уж когда мамзель Эвелине некого позлить…

— Да, да, она не может обойтись без меня, я понимаю. Но ведь у нее остались вы, Крез.

— Ну, я — это не то: мне сроду не придумать таких глупостей, какие вы рассказываете, чтобы ее насмешить. Есть, конечно, господин Амедей, который тоже немало болтает, да он ей и вполовину не так забавен. К тому же он как раз уехал.

— Уехал? Амедей уехал?

— О, ненадолго. Всего на три-четыре дня. Он сопровождает хозяйку и мамзель Каролину, которые поехали в Невер к одной даме. Все они вернутся в понедельник.

— Значит, госпожи Дютертр нет в Пюи-Вердоне?

— Нет, сударь; с самого утра в доме нет никого, кроме хозяина и двух других барышень.

— Крез, вы любите трубки, но что бы вы сказали про этот сафьяновый кисет, вышитый золотом?

Крез выпучил глаза, покраснел, протянул руку, бормоча что-то, и сконфузился, когда Тьерре отнял у него вещицу, которую он уже считал своей.

— Это надо заработать, — сказал Тьерре. — Скажите всем в Пюи-Вердоне, что моя нога очень разболелась, что я ужасно страдаю и что все протянется еще не меньше трех дней.

— Что ж, сударь, можно и сказать.

— Но раз уж я так расщедрился, то не хочу заставлять вас лгать вашей молодой хозяйке. Так вот, мадемуазель Эвелине — но ей одной, понятно вам? — вы скажите, что у меня не было никакого вывиха: больше, чем у нее или у вас.

— Ого! Ого! Но это совсем ее взбесит! — сказал Крез, приятно улыбаясь. — А что? Ей-богу, это хорошо, раз она так хитрит с вами. Но, черт побери, она неправа: вы были бы для нее славным муженьком, ничуть не хуже кого иного, будь вы хоть немного побогаче.

— Не каждый может быть Крезом, — смеясь, ответил Тьерре. — Ну, хорошо, беги выполнять поручение — и если ты справишься с ним, то в понедельник я тебя осыплю благодеяниями. В путь!

Крез кинулся бежать, но Тьерре остановил его.

— Под каким предлогом ты явился сегодня утром? — спросил он.

— Под каким — что? — переспросил Крез, которого слово «предлог», по-видимому, заинтересовало.

Тьерре объяснил свою мысль, и грум ответил:

— Да я прикинулся, сударь, будто забыл тут в прошлый раз недоуздок моей лошади.

— А в прошлый раз ты прикинулся, что что-то забыл здесь днем? Ну, ладно, пошел к черту, разрешаю тебе шпионить за мной. Но смотри у меня! Когда мне это надоест — гляди хорошенько! — я сделаю вот так.

И Тьерре скорчил ужасающую гримасу.

— То есть вы тогда… — сказал грум.

И начал тузить воображаемого противника.

— Вот именно, о юноша, подающий надежды! А поколотить я могу как следует, имейте эго в виду.

— Да уж не забудем, — ответил Крез, исчезая.

Тьерре снова уселся за письменный стол и написал записку.