МОНА

А где-то там, на другом конце шумного мегаполиса, собираясь на свадьбу Лолиты, Герман Левандовский закончил завязывать галстук, уложил волосы гелем, последний раз посмотрелся в зеркало и, поправив ворот темного пиджака, подошел к столу в небольшой комнате съемной квартиры. Закрыл несколько вкладок на экране ноутбука, кликнув по мышке. Страница Лолиты Рубинян в социальной сети закрылась не с первого раза. Совсем скоро Фаворской. Шансы, что она когда-нибудь стала бы его — Левандовской, — были практически нулевыми. Он с этим смирился.

Почти.

Он бросает стихотворение Германа Плисецкого, написанного на листочке, в корзину для бумаг, предварительно его хорошенько смяв. Оно ненужно ему, потому что Лаванда помнит его наизусть.

«Я бы тебя на руки взял,

Я бы тебя взял и унёс,

Тихо смеясь на твои «нельзя»,

Вдыхая запах твоих волос.

И, не насытившись трепетом тел,

Стуком в груди нарушая тишь,

Всё просыпался бы и глядел,

Плача от радости, как ты спишь.

Я бы к тебе, как к ручью, приник,

Как в реку в тебя бы вгляделся я.

Я бы за двести лет не привык

К бездонной мысли, что ты моя.

Если бы не было разных «бы»,

О которые мы расшибаем лбы».

Она никогда бы не стала его. Он просто друг

Навечно.

THE END