Мона. День сурка с демоном

Подземелья под Франкфуртом были объявлены запретной зоной, потому что обитающие там драуги считались одним из самых опасных видов нежити. Факт, о котором огненная ведьма могла совершенно не беспокоиться. Зомби горели как солома. Она зажгла маленький огонек, который залил старинные камни зловещим фиолетовым светом. Ее туфли на высоких каблуках издавали резкий стук, эхом отдающийся от стен. Но всего через пару шагов каблуки ступили на розовый ковер, и Мона свернула в особенный угол подземелья. Бербель здесь хоть и не жила, но обитала. Яркий неоново-розовый диван стоял у выкрашенной в тускло-розовый цвет стены, заклеенной постерами с Заботливыми мишками[14] в образах скелетов. С потолка свисала дешевая пластиковая люстра. Она отбрасывала на садовую мебель блики своими украшениями за один евро. На расшатанных стульях лежали пожелтевшие подушки для сидений, расшитые бабочками и слонами. Слово «попса» проявилось, взорвалось и облепило все стены подземной комнаты. Среди всей этой мебели, которая казалась живой из-за расцветки, в персиковом кресле-мешке восседала Бербель в светлой балетной пачке и пила из воображаемой чашки. Захлопали большие черные ресницы. Скелетиха прикрепила к своим глазницам подвижные веки от какой-то куклы, правда, без глазных яблок, зато ресницы оказались сверхдлинными. Из-за этого она казалась очень живой. Бледный череп украшала типичная для 20-х годов прошлого века повязка на лоб из бисера и перьев. Не хватало только плюшевого боа.

Бербель забренчала костями.

– И тебе того же, – ответила Мона и невольно улыбнулась. Она шагнула в туман из розовой сладкой ваты. Ее черный готический стиль полностью подавила аура принцессы Лилифи[15], и, вздохнув, она села на диван. Именно в этом Мона сейчас и нуждалась – идеальный мир из глазури и единорогов. Словно в подтверждение Бербель подвинула к ней тарелку с большим куском воображаемого торта.

– Спасибо, – пробормотала Мона и присоединилась к фантазийной игре немертвой дамы. Это у нее хорошо получалось, Мона с детства отличалась богатым воображением. Магическая способность, позволявшая мечтам приобретать почти осязаемую форму. На столе перед ними теперь слабо мерцал торт, украшенный розами и бантами, как плохая голограмма в старом фантастическом фильме. Жаль, что Мона не могла превратить эту сахарную бомбу в реальность, в этот момент она бы не отказалась от такого количества калорий.

– Ты вынуждаешь меня переосмыслить свой стиль, – проворчала она, чуть глубже зарываясь в подушки. Костлявая рука погладила ее по плечу, и Мона улыбнулась Бербель. Плюшевый рай… впрочем, это место не всегда выглядело так. На одной из каменных стен висели десятки фотографий, демонстрирующих и Бербель, и ее жилье в самых разных стилях. Среди прочего на них присутствовал рок-н-ролльный скелет в кожаной куртке, а один черно-белый снимок запечатлел Бербель в шикарном костюме в полосочку. Мона не знала никого настолько жизнерадостного и многогранного, как эта скелетиха. Та всегда проявляла понимание, и с ней было так легко откровенничать.

– Ты когда-нибудь была замужем? – негромко спросила Мона. Челюсть Бербель открылась, снова закрылась, качнулась из стороны в сторону, а потом она подняла вверх три пальца.

– Трижды?!

Она замотала черепом.

– Три чего?

Указав на Мону, скелетиха снова подняла три костяшки и хрустнула суставами.

– Мм?

На этот раз она трижды похлопала Мону по плечу.

– Три женщины?

На лице скелета появилась улыбка. Мона выпучила глаза.

– Как так получилось? – Теперь Мона выпрямилась. Как это часто бывало, скелетиха показала на единственное унылое украшение в ее жилище. В свое время оно служило информационной доской ее выставки. Это всегда означало: «Когда-то я была кем-то другим».

– Т-тебе пришлось?..

Бербель покачала головой туда-сюда, будто не желая говорить ни «да», ни «нет». Ее кисть легла на ребра, туда, где находилось бы сердце.

– Вы друг другу нравились?

Мона испытала невероятное облегчение, когда ее подруга однозначно кивнула головой. Заколдованный экспонат с безвкусным украшением на голове пришел из другого времени, из другого мира, в котором ему полагалось завоевывать и властвовать. По словам Бориса, Бербель воспринимала свою смерть от проклятия как освобождение, чтобы наконец стать той, кем на самом деле являлась. Со всеми цветами, которые любила, с жизнью, которой страстно желала. Она родилась не в то время, но умерла в то. Такая же фраза в схожей формулировке значилась на наклейке, висевшей на стене.

– Ты скучаешь по ним?

Бербель наклонила голову к плечу, и, несмотря на неподвижный череп, ее мимика казалась печальной. Она переплела пальцы и показала этот знак Моне.

– Вы держались друг за друга, да?

Медленный кивок.