Монады

ОН (улыбаясь). Работал, работал. До сих пор помню все эти сверла, плошки, развертки, шаберы. И вот как-то раз приезжает к нам в обеденный перерыв артистка из Москвы.

ОНА (улыбаясь). Да, да. Это было удивительно. Усталые люди в обеденный перерыв приходят в красный уголок и так внимательно, как дети прямо, слушают, плачут даже иногда.

ОН (улыбаясь). Вот, вот. А вы представляете, что для них – артистка из Москвы! Дива! Богиня! Недосягаемое что-то! А уголок этот красный – такое несуразное сооружение. Тесный, посередине что-то вроде сцены малюсенькой-малюсенькой, да на ней еще две толстых таких подпорки торчат. Потолок держат. Потолок-то ведь старый – вот-вот рухнет. И капает с потолка.

ОНА (улыбаясь). Да, да. Помню, помню. Капает с потолка прямо мне… (Указывает на то место, где у нее в те молодые годы на ее белом прекрасном платье было декольте, смеется.)

ОН (тоже смеется). Да, капает с потолка прямо… А она в белом платье. Богиня! Неземное что-то.

ОНА. Да, да. В белом платье, в открытом таком.

ОН. В белом открытом платье. Молодая, трепетная. Стихи читает. Из Пушкина:

                 Письмо Татьяны предо мною,
                 Его я свято берегу.
                 Читаю с нежною тоскою…
ОНА (продолжает). И начитаться не могу.
                 Кто ей внушил и эту нежность,
                 И слов любезную небрежность? (Смеется.)

ОН (тоже смеется). Ах, какие слова! Какие слова! А она такая молодая! Господи! Чистая такая! И все еще впереди! Она верит, что станет великой актрисой. Комиссаржевской, Ермоловой! И непременно в Малом театре.

ОНА. Да, да. И роли, роли. И люди, публика.

ОН. Да, люди, публика, цветы. А муж, развод, дети – этого еще нет, еще не существует!

ОНА (задумчиво). Да.

ОН. И всякие там пакости театральные, интриги, свары, подлости – этого просто не может быть.

ОНА. Да. А вы о чем?

ОН. Кто ей внушил умильный вздор,
                 Безумный сердца разговор.

(Она подхватывает и они уже вместе.)

                 И увлекательный и вредный?
                 Я не могу понять. Но вот
                 Неполный, слабый перевод
                 С живой картинки список бледный. (Смеются.)

ОН (вырывает лист из своего текста, сминает в руке и со стуком опускает на стол). А она в белом платье, в серебряных туфлях.

ОНА. Да, в серебряных туфлях.

ОН (вырывает подряд еще несколько листов, со стуком же располагает их на столе полукругом). А кругом люди, они заворожены этой белой нимфой в серебряных туфлях.

ОНА. Зачем вы рвете рукопись?

ОН. А-а-а! Теперь уже неважно. Неважно. Все и так ясно. Все само идет! Идет! Она вертится! Продолжайте, продолжайте. Безумный сердца разговор…

ОНА. Безумный сердца разговор
                 И увлекательный и вредный?
                 Я не могу понять. Но вот
                 Неполный, слабый перевод
                 С живой картинки список бледный.

ОН (вырывает сразу несколько листов, сминает их в большой комок, с чуть большим стуком, чем перед этим, помещает на стол). А это Евгений Антонович.

ОНА (с некоторым отрешением, так как полностью витает где-то в своей молодости). Евгений Антонович?

ОН. Да. Муж ваш. Евгений Антонович. Он тоже в зале. Он тоже восхищен. А вы на сцене в белом открытом платье, в серебряных туфлях. (Поправляет у себя на столе Елизавету Сергеевну в белом платье и серебряных туфлях. Чуть отодвигает в сторону и Евгения Антоновича, освобождая рядом с ним место. Елизавета Сергеевна смотрит на все это и ясно, ясно, до слез ясно все это себе представляет, даже больше – она уже там, она уже полностью там.) Продолжайте, продолжайте.

ОНА (заворожено следя за собой, за публикой на столе Дмитрия Александровича). Неполный, слабый перевод…

(Дмитрий Александрович тихо, чтобы не заглушить, вместе с ней.)