Монах

Она ссылалась на то, что боится уж не знаю какого пагубного влияния, которое могло бы заставить ее отказаться от своего намерения. Я вызвал аббатису, стал настаивать на встрече с Агнес и не преминул громко объявить о своем неудовольствии всеми теми предлогами, которые используются, как я подозревал, чтобы сломить волю моей сестры. Настоятельница принесла мне записку в несколько строк, написанных рукой Агнес, где она подтверждала свое решение. Все усилия, которые я предпринимал позднее, натыкались на ту же непреклонность. Она согласилась встретиться только накануне пострижения. Эта встреча произошла в присутствии наших родителей, и я не помню минуты более мучительной. Она бросилась в мои объятия, как в объятия любовника, и ее слезы жгли мое лицо. Я предпринял еще одну попытку, привел все возможные аргументы, чтобы заставить ее изменить это ужасное решение. Ничто не помогало: ее сердце оставалось нечувствительным как к картинам тех удовольствий, от которых она отказывалась навсегда, так и к суровым требованиям и горьким сожалениям, которые ее ждут в новой жизни. Наконец я стал умолять ее по крайней мере объяснить мне причину отказа от мира и этого необъяснимого решения. При этих вопросах она изменилась в лице и вновь залилась слезами, но умоляла меня не настаивать, уверяя, что теперь она может найти покой только в монастыре. На следующий день непоправимое свершилось: она дала обет, а я утешался только тем, что мог иногда дать ей поплакать вместе со мной. Вскоре обстоятельства заставили меня на время покинуть Мадрид. Я вернулся только вчера вечером и еще не успел повидаться с ней.

— Но неужели вам никто не говорил о существовании этого Альфонсо д‘Альворадо, о котором я вас спросил?

— Ах да, простите… Действительно, я знаю, что авантюрист, которого так звали, сумел проникнуть в дом моей тетки в замок Линденберг. Он сумел завоевать расположение моей сестры настолько, что даже уговорил ее бежать с ним.

Но накануне решительного дня он узнал, что земли, которые он считал собственностью Агнес, на самом деле принадлежат мне, и исчез в тот самый день, когда должно было состояться похищение. Агнес ничего не оставалось, как похоронить свое разбитое сердце в монастыре. Тетушка, которая написала мне об этом, добавила, что этот авантюрист называл себя моим другом, и спрашивала, не знаю ли я его. Естественно, я ответил, что не знаю. Мне даже не пришло в голову тогда, что Альворадо и маркиз де Лас Систернас — одно и то же лицо. Но должен сказать, портрет Альворадо, как мне его нарисовали, не имеет ничего общего с тем человеком, которого я знаю.

— Я узнал в этом все коварство доньи Родольфы. Нет такого слова в ее рассказе, которое не изобличало бы ее лживость, злобу и умение очернить того, кого она поклялась погубить. Извините меня, Медина, что я так непочтительно отзываюсь о вашей родственнице, но когда вы услышите мой рассказ, вы ясно увидите всю ее двуличность и поймете, что определение, которое я дал ей, — всего лишь безжалостная правда.

И он начал свой рассказ.

ИСТОРИЯ РАЙМОНДА, МАРКИЗА ДЕ ЛАС СИСТЕРНАС

Мой дорогой Лоренцо, я по опыту знаю ваше великодушие и только вашему неведению приписываю ту несправедливую суровость, с которой вы обрушились на нас, на меня и вашу сестру. Если бы вы знали, что с нами случилось, каких только несчастий нам с Агнес не пришлось претерпеть! Вы путешествовали, когда я познакомился с ней, а поскольку наши недруги приложили все усилия, чтобы скрыть от нее места, где вы будете останавливаться, она не могла написать вам, чтобы попросить вашей защиты и совета.

Покинув Саламанку, где вы должны были оставаться еще на год, я, по настоянию отца, отправился для завершения образования в длительное путешествие, для чего мои родные не поскупились ни на деньги, ни на советы. Кроме прочего, отец порекомендовал мне, где бы я ни был, называться человеком более низкого звания, чем на самом деле. Благодаря этому я был принят везде только в качестве себя самого, а не как дополнение к высокому титулу., Я смог даже проникнуть туда, куда мое имя и истинный титул закрыли бы для меня двери. Из Испании я уехал под именем Альфонсо д‘Альворадо в сопровождении единственного, но верного и испытанного слуги.

Я проезжал через французские провинции, посещал хижины и замки, получал удовольствие, проникая в самые невероятные места и находя всюду богатейшее поле для наблюдений. Париж и его легкомыслие не задержали меня надолго. Там все искусственно, вяло, пусто, неискренне. Это театр безнравственности и дешевого блеска; любовь там называют продажностью, а дружбу — предательством или распутством. Французы тратят время на мелкие споры, альковные ссоры или жалкие дрязги.

Я покинул Париж с неприятным осадком в душе и направился в Германию, где рассчитывал посетить дворы тамошних герцогов.