Монах

Явился он к монаху снова
И молвил: «Сын, остепенись!
Альковных похождений зова,
Предупреждаю – сторонись!
Представь, когда один в пустыне
Ты изнываешь от жары —
Ужель прекрасной половине
Несёшь сердечные дары?
Ужель тобой владеют грёзы?
Ужель смиришься ты с судьбой,
Коль может сниться лишь покой,
Коль явь навёртывает слёзы?
Иль предаёшься сладкой неге
Про смерть грядущую забыв?
Напоминает мой призыв
Тебе о вражеском набеге;
Твой, как же, ветренен порыв!
О ней давно развеян миф,
В себе таит она опасность;
Как понимаешь, я – за ясность.
Что знаешь ты о женской сути?!
Она – стихия чёрных дней!
Зачем стоишь на перепутье
Своих желаний и страстей?
Я знаю слабости твои,
Тебе во вред им потакают.
Во имя истинной любви
Придёшь в объятия мои…
Их, для покорных раскрывают.
И вот спаситель долгожданный
Явился, словно ангел вдруг,
А, ты, доселе бездыханный
Уже своих не помнишь мук.
Где корни истины? – в смиренье!
Клянусь адамовым ребром!
При постоянном очищенье,
Под изнурительным трудом…»

* * *

Так, отчитав, он испарился,
Решив, что цель свою достиг;
Монах, казалось бы, смирился,
Но это был лишь только миг.
Всё в Тимофее восставало,
Мечтал о лучшей он поре;
Уж обстановка угнетала
Его в родном монастыре.
Среди глубокой, тёмной ночи
Во сне воспитывал детей,
Взывали к помощи их очи,
Тянулись руки к ним сильней.
Хотел он жизни полноправной,
Хотел он счастья, наконец,
Хотел любви он как юнец —
Высокой, чистой, благонравной!

* * *

Спасенья не было уже,
Ждать бесполезно утешенья,
Быть ни к чему настороже,
Царили в кельях вожделенья!
Молитвы быстро утомляли,
Клонило в сон буквально всех,
Уже над библией зевали,
Забав желая да потех.
Господь бросал, но только в гневе,
Продажной совести упрёк;
Ах, увлечённым невдомёк
Открыть свою погибель в деве!
Обряды путали подчас,
Ведь лень предстала частью быта;
Замечу с грустью, без прикрас,
Её угроза не забыта.

* * *