Монах и дочь палача

Тропа поднималась все выше и выше. Мы приближались к цели нашего путешествия. И вот наконец увидели то место, куда так стремились. У подножия огромной вершины, чей вид поверг нас в изумление и трепет, мы разглядели замок и храм, и сердца наши наполнились радостью. По склону горы были рассыпаны дома и хижины, а в центре, как пастух, окруженный стадом, возвышался монастырь — наша новая обитель. Церковь и монастырь были сложены из грубого, темного камня, но в рисунке их линий легко читались благородство и изящество.

Да не оставит нас Господь своей заботой!

IV

Вот уже несколько недель я здесь, в этой дикой местности, но Всевышний не оставил меня своим призрением: я здоров и защищен прочными стенами обители — твердыни Веры, последнем убежище для тех, кто спасается от соблазнов врага рода человеческого, тихом пристанище всех, обремененных скорбью. Конечно, сказанное — не обо мне. Я молод и, хотя в душе моей покой, так мало знаю о мире и мирской жизни, что порой моя добродетель не кажется мне несокрушимой, и я подвержен соблазну греха. Окидывая мысленным взором свой жизненный путь, я представляю его тоненьким ручейком, который несет свои спокойные воды вдоль мирных полей и цветущих лугов, зная при этом наверняка, что впереди его ждут и бури, и ненастья, и будет их еще много, пока он вольет свои воды в безбрежное море.

Но не горе и не отчаянье заставили меня отказаться от мирской суеты и привели в лоно церкви, но искреннее желание служить Всевышнему. Единственное желание мое — принадлежать Богу, повиноваться святой Церкви и, будучи слугой Божьим, нести благодать всем людям, которых я так глубоко и искренне люблю. Нет ничего удивительного и странного в том, что я оказался под рукой церкви. Церковь заменила мне родителей, которые умерли, когда я был еще ребенком, она кормила, одевала и холила меня, как родное дитя. И я воспринял предназначение свое с великой радостью, — что может быть прекраснее служения Богу! Постоянно я думал и мечтал об этом и старался подготовить душу к высшему и священному предназначению. Знаю, что никогда не буду до конца достоин я такого великого счастья, но надеюсь исполнять долг свой с рвением и быть искренним и достойным слугой Божьим и человечьим. Я часто молил небеса даровать мне жестокое испытание соблазном, чтобы я мог преодолеть сатанинское пламя и очистить разум свой и душу. Так я размышлял, распаляя свой дух, пока Господь не смилостивился надо мной и не даровал успокоения, погрузив меня в сон.

V

Наш настоятель отец Андрей был мягким и благочестивым человеком. Братство наше жило в мире и согласии. Никто не ленился, не было среди нас чрезмерно болтливых или, напротив, высокомерных. Во всем царила умеренность, — ничего лишнего не было и на столах во время трапезы, хотя богатства обители были огромны: холмы и долины, реки и леса, луга и пашни — все, чем богата эта страна, — все принадлежало монастырю.

Самым примечательным из его владений были соляные копи. Мне говорили, что горы здесь полны соли, и в этом видел я великую мудрость Божью. В поисках этого минерала человек проникает в глубины земли, пробивая шахты и туннели, и выносит горький камень на свет солнца. Много раз я видел красные, бурые и желтые кристаллы эти. Копи дают работу местным поселянам и их детям, есть там и несколько пришлых чужаков, а надзирает над всеми работами управляющий, которого все зовут Соляной мастер. Это человек сурового нрава, чувствуется в нем большая сила, но отец-настоятель и вся братия говорит о нем мало хорошего, не потому, что он плохой христианин, а потому, что дела его не всегда добродетельны. У Мастера есть сын. Зовут его Рохус — молодой человек приятной наружности, но дикого и необузданного нрава.

VI

Местные жители — гордый и упрямый народ. Мне рассказывали, что в старых хрониках о них говорили как о потомках древних римлян. (Именно они пробили первые шахты в горах, чтобы добывать соль, некоторые из них действуют и по настоящий день). Те самые потомки римлян — их предки, были, наверное, еще упрямее, чем нынешние жители страны, потому что исповедовали идолопоклонство в то время, как все соседние народы признали крест и веру Христову. Однако теперь они склонили свои гордые головы пред святым распятием, смягчили свои сердца и приняли истинную веру.

Внешне с тех давних пор они не изменились, но внутренне стали другими — смиренными и послушными Богу. Нигде больше селяне и горожане не целовали мне руку с таким пылом, как здесь, хотя я не был священником, но простым монахом, — и в этом вижу я победительную силу истинной веры.