Монах и кошка (Кайдан)

– Клянусь тремя сокровищами святого Будды, так оно и было, пробормотал Бэнкей. – Сперва ямабуси и сюгэндзя не считали меня своим, хотя я никогда не обижал их и даже защищал селение. Потом было нападение… А после него старый ямабуси Одинокий Утес нашел меня на том дворе. Оказалось, я сидел под стеной хижины и смотрел на песок, а ее хозяин, отец девушки, боялся подойти ко мне. И никому про меня не сказал. Когда Одинокий Утес сообщил мне, сколько дней меня разыскивают в горах, я ему не поверил. Я полагал, что совсем недавно присел там и задумался. Голода-то я и не почувствовал…

– И влетело же тебе от господина… – прошептала Норико.

– Нет, – спокойно ответил Бэнкей. – Он же все знал. А теперь посуди сама – могу ли я желать тебе зла, когда ты так похожа на ту девушку?

– Не можешь, – уверенно сказала Норико. – А ты написал об этом стихи?

Монах уставился на девушку, как на привидение.

– Какие еще стихи? – изумился он.

– Знаешь, почтенный наставник, оказывается, по всякому случаю нужно писать стихи, – сообщила Норико и вздохнула. – Я сама это только здесь, во дворце, узнала. Ведь если так делает государь – значит, и нам тоже надо?

– Может, и надо, да только я за всю жизнь двух строчек не сложил, – признался Бэнкей. – Не мужское это дело.

И, вспомнив, что монаху не положено смотреть на женщин, он решительно отвернулся.

– А они тут пишут, пишут, сколько бумаги изводят! – пожаловалась Норико. – Только и знай – подавай им тушечницу, растирай тушь, бегай за веткой, чтобы привязать к ней послание! А сколько одежд они тут посланцам дарят! Принесет такой бездельник даме письмо от поклонника а она ему на радостях дарит красивое женское платье! Ну, зачем этому бездельнику женское платье? Чтобы пропить в городском кабаке? А он перекидывает платье через плечо и уходит довольный!

– Это от безделья, – уверенно сказал монах. – Ну так как же, узнаю я, что ты хотела мне сообщить ночью на постоялом дворе?

– Сперва скажи, кто убил гадальщика, – потребовала девушка.

Она, пока Бэнкей рассказывал свою историю, придвигалась к нему все ближе. Теперь девушка вскочила с настила и стояла вплотную у него за спиной. По взволнованному голосу Бэнкей понял – теперь девушка поверит той страшной правде, которую он сообщит.

– Гадальщик был нечистью, которая называется Рокуро-Куби, – мрачно ответил Бэнкей. – Погиб он потому, что на нем лежало такое заклятие. Если тело Рокуро-Куби сдвинуть с места, пока голова летает и жрет человечину, то с рассветом это чудище погибает. Если признаться честно, то я сдвинул его поганое тело. Но плохо другое – их там, в заброшенной усадьбе было пятеро. Пятеро людоедов, Норико! С одним я справился. Четверо приехали в Хэйан вместе с молодыми господами Фудзивара и Минамото.

– Тот старик, которого я видела из носилок? – удивилась девушка.

– Старик, молодой человек и женщина. Может быть, ты видела женщину и можешь узнать ее в лицо?

– Нет, благочестивый наставник, – девушка опять легко пустила в ход привычное обращение. – Видимо, она села в свою повозку уже после того, как меня усадили в носилки с госпожой кошкой. Однако как это печально…

– Еще бы не печально… – проворчал монах. – Эта нечисть орудует теперь в Хэйане, и не добралась бы она до государева дворца! Ведь голове ничего не стоит перелететь через ограду!

– Я о другом… Как печально, что ты не женился на той девушке, сказала Норико. – Ты ведь так любил ту девушку…

– При чем тут она?.. Это все было давно, и больше я ни о каких женщинах не помышлял…

– Больше ты ни о каких женщинах не помышлял… – повторил певучий голос.

Что-то в нем показалось Бэнкею странным.

Монах резко обернулся – и не узнал Норико.

Вроде бы только что перед ним стояла звонкоголосая круглолицая девушка в простом и опрятном, как положено дворцовой служанке, платье. Но лицо налилось испускающей свет белизной, черты его стали тоньше, нежные губы приоткрылись и тянулись к монаху. Это была Норико – и все же уже не Норико.

Юность этой женщины давно кончилась, ушла вместе с наивной прелестью полудетского лица. Она была сейчас такова, какой мечтает увидеть себя в зеркале любая из женщин, и в тринадцать лет, и в шестьдесят.

И не лунный же свет набросил на плечи красавицы несколько одеяний из прозрачного шелка едва уловимого весеннего цвета – цвета ивы, и не игра же теней вывела на китайской накидке, небрежно спущенной с плеч, легчайший узор!

Поверх невесомого шелка струились черные, как смоль, волосы, ниспадая до земли. С боков они были подобраны, открывая нежные щеки.

Главное же – на руках у красавицы не было более госпожи кошки! И нигде поблизости ее тоже не было.

– Норико? – изумленно спросил монах.

– Ах, как ты любил эту девушку, как ты ее любил… – повторяла красавица, протягивая к нему изумительной красоты руки.

И вдруг ее глаза широко распахнулись.

Бэнкей, проследив взгляд, резко повернулся – и увидел на краю крыши дворца Токадэн, возле украшающей угол кровли лепной рожи демона с разинутой пастью, черный шар.