Монахи Константинополя III—IХ вв. Жизнь за стенами святых обителей столицы Византии

Иногда монастырь называли просто названием квартала, где он находился: монастырь Хора, монастырь Псалмафия, монастырь Пеламидиу (комментаторы Кодекса сообщают, что пригород Пеламидион был расположен на берегу моря и назван так потому, что на этом месте водилось много морских рыб пеламид), а порой давали ему имя по признаку, отличавшему его от других обителей: монастыри Неусыпающих, Босых, Покаяния, Нерукотворной иконы или по национальности обитателей: монастыри Сирийцев, Египтян, Римлян, Ликаонцев, Армян.

Случалось даже, что наиболее известным названием монастыря становилось не первоначальное имя, а прозвище, которое было дано как оскорбительное, но потом от долгого употребления стало безобидным. Например, монастырь Миродон получил от Копронима прозвище Псарелайон – «Рыбы в масле», которым его потом обычно называли. Кодин написал, что прозвище осталось за монастырем, но монахи из-за прозвища уехали оттуда.

Монашеские обители отличались одна от другой и по иным признакам. В Константинополе были монастыри многих разновидностей. Не будем говорить о женских монастырях, расскажем только о мужских. Большинство из них были простыми монастырями, то есть такими, где жили только монахи. Но существовали и «совместные» монастыри, где монахи и монахини жили под одной крышей. Уже в IV веке пылкий епископ Константинополя Иоанн Златоуст вкладывал всю свою энергию в борьбу против этого «опасного неискоренимого зла, которое постоянно осуждают и которое постоянно возрождается, – совместной жизни служителей церкви и девственниц, которые делают вид, что хранят целомудрие, но заявляют, что не могут обойтись одни без других».

В совместных монастырях это соседство было не менее опасным. Юстиниан в той Новелле, где регламентировал множество вопросов церковной и монашеской жизни, строго запретил такие монастыри.

В другом законе на эту же тему – предписании патриарху Мине установлено, что если в совместном монастыре мужчины составляют большинство обитателей, они могут жить там и дальше, а женщинам должен быть предоставлен отдельный монастырь, где они смогут жить вдали от любых подозрений. На исполнение этого закона был дан год, после этого срока нарушителей ждали жестокие кары.

Однако похоже, что воля императора тогда была исполнена, но потом соблюдалась не везде. Седьмой Никейский экуменический собор в 787 году был вынужден повторно принять эту же защитную меру: «Совместные монастыри отныне запрещены, поскольку для большинства они – соблазны и камни преткновения. Если семьи желают вместе отречься от мира и принять монашество, мужчины должны удаляться в мужские монастыри, а женщины – в женские, ибо так угодно Богу».

Однако этот собор был снисходительнее, чем Юстиниан. Он сохранил уже существовавшие совместные монастыри, но с условием, чтобы монахи и монахини не жили в одних и тех же зданиях, поскольку такое соседство ведет к бесстыдству. Пусть монах никогда не беседует наедине с монахиней, а монахиня – с монахом. Пусть никто из монахов не спит в женском монастыре и не ест вместе с монахиней отдельно от остальных. Необходимые для жизни вещи, принесенные из мужского здания, должны принимать у входа в женское здание настоятельница и с ней другая пожилая монахиня.

Но все-таки не похоже, чтобы эти предписания соблюдались строго: позже патриархам приходилось снова запрещать совместные монастыри, где творились дела, недостойные не только монахов, но и простых мирян.

В чисто мужских монастырях обстоятельства привели к возникновению еще одного злоупотребления. Эти монастыри владели коровами, овцами, козами, курами и другими домашними животными женского пола. Чтобы ухаживать за ними, монахи имели женщин-служанок, которые жили внутри монастыря. Это была постоянная возможность погубить душу. Через триста лет после Второго Никейского собора Михаил Атталиот решил, что в основанном им монастыре из-за соседства женщин с монахами будут жить только евнухи и монахи из его семьи.

Один из константинопольских настоятелей, святой Платон, игумен монастыря Саккудион, решил положить конец этому дурному обычаю. Но, как написал его биограф Феодор Студит, Платон ничего, даже добра, не хотел делать, не обдумав зрело. Он пожелал узнать мнение людей мудрых и опытных, поскольку не был самонадеянным и ничего не делал, не посоветовавшись с другими. Он положил конец этим противоречившим уставу привычкам и удалил из своего монастыря рабов, женщин и животных женского пола. Кроме того, он убрал оттуда прибыльные ремесла, которые святой Василий назвал делами трактирщиков.