– Вы правы, матушка, я очень невинна и предпочла бы умереть, чем перестать быть такою, какая я есть, не знаю, почему последние мои слова произвели неприятное впечатление на настоятельницу, но лицо ее вдруг изменилось, она стала серьезной, пришла в замешательство. Рука ее, которая лежала на моем колене, перестала его сжимать, потом она руку совсем сняла. Глаза ее были опущены.
– Что случилось, матушка? – спросила я ее. – Или у меня сорвалось какое-нибудь слово, обидевшее вас? Простите меня. Я пользуюсь свободой, которую вы сами мне предоставили. Я не взвешиваю того, что говорю вам, и даже если б я взвешивала свои слова, я бы иначе не выразилась, а может быть, сказала бы что-нибудь еще более неуместное. Предмет нашей беседы так чужд мне! Простите меня…
При последних словах я обвила руками шею настоятельницы и прильнула головой к ее плечу. Она порывисто меня обняла и нежно прижала к себе. Так мы оставались несколько минут. Затем, обретя спокойствие, она с обычной сердечностью спросила:
– Сюзанна, вы хорошо спите?
– Прекрасно, – ответила я, – особенно в последнее время.
– И скоро засыпаете?
– Обычно довольно скоро.
– А когда вы засыпаете не сразу, о чем вы думаете?
– О моей прошлой жизни, о той, которую остается прожить; молюсь Богу или плачу, – всего не перескажешь.
– А утром, когда вы рано просыпаетесь?
– Я встаю.
– Вы сразу встаете?
– Сразу.
– Не любите помечтать?
– Нет.
– Понежиться на подушке?
– Нет.
– Насладиться теплотой постели?
– Нет.
– Никогда?..
Она остановилась на этом слове, и не без основания. То, о чем она собиралась спросить меня, было дурно, и возможно, что я поступаю еще хуже, передавая это вам, но я решила ничего не утаивать.
– У вас никогда не являлся соблазн полюбоваться своей красотой?
– Нет, матушка. Я не знаю, так ли я хороша, как вы находите, но если бы я и была красива, то мною должны были бы любоваться другие, а не я сама.
– А у вас не являлась мысль провести руками по этой чудесной груди, по бедрам, по животу, по этому крепкому телу, такому нежному и белому?
– О, никогда. Ведь это грешно, и если бы это случилось, я не знаю, как бы я в этом созналась на исповеди…
Не помню, о чем еще у нас шел разговор, когда вдруг пришли доложить настоятельнице, что ее ожидают в приемной. Мне показалось, что посещение это ее раздосадовало и что она предпочла бы продолжать нашу беседу, хотя мы болтали о таких пустяках, что о них не стоило жалеть. Мы расстались.
Никогда еще община не переживала таких счастливых дней, как со времени моего вступления в монастырь. Казалось, что сгладились все неровности характера настоятельницы. Говорили, что благодаря мне она обрела душевное равновесие. Она даже предоставила общине ради меня несколько дней отдыха: а в такие дни, называемые праздниками, стол бывает несколько лучше, чем обычно, церковные службы короче, и все время между ними отводится досугу.
Но это счастливое время вскоре должно было кончиться для всех, как и для меня.
За только что приведенным мною эпизодом последовало множество ему подобных, но я их опускаю. Вот что случилось после первого из них.
Какая-то тревога охватила настоятельницу, она похудела, потеряла обычную жизнерадостность и покой. Следующей ночью, когда все уже спали и в монастыре воцарилась тишина, она встала с постели и, побродив по коридорам, подошла к моей келье. У меня чуткий сон, и мне показалось, что я узнала ее шаги. Она остановилась, по-видимому, прижалась лбом к моей двери, и шорох, которым все это сопровождалось, бесспорно разбудил бы меня, если бы я спала. Я молчала, мне послышались какие-то жалобные стоны и вздохи. Я вздрогнула, потом решила прочесть «Ave». Вместо того чтобы подать голос, кто-то легкими шагами удалился и через некоторое время снова вернулся. Вздохи и стенания возобновились, я опять прочла молитву, и шаги удалились во второй раз. Я успокоилась и уснула. Во время моего сна кто-то вошел ко мне, сел возле моей кровати и приоткрыл полог. Держа в руке маленькую свечу, свет от которой падал мне в лицо, вошедшая смотрела на меня в то время, как я спала, – так мне по крайней мере показалось, судя по ее позе, когда я открыла глаза. Это была наша настоятельница.
Я вскочила. Она заметила мой испуг и промолвила:
– Сюзанна, успокойтесь, это я… Я снова положила голову на подушку.
– Матушка, – спросила я, – что вы здесь делаете в такой поздний час? Что вас сюда привело? Почему вы не спите?