Монахиня. Племянник Рамо. Жак-фаталист и его Хозяин

Хозяин. Ты не знаешь сути дела — и вмешиваешься! Это не вяжется ни с осторожностью, ни со справедливостью, ни с принципами… Налей!..

Жак. Я не знаю, что такое принципы, если это не правила, устанавливаемые для других в интересах самого себя. Я думаю так, а не могу удержаться, чтоб не поступить иначе. Все проповеди напоминают рассуждения королевских эдиктов; все проповедники хотели бы, чтобы мы исполняли их поучения, так как нам от этого, может быть, всем будет лучше, а им-то уж наверное… Добродетель…

Хозяин. Добродетель, Жак, прекрасная вещь; и злые и добрые отзываются о ней хорошо… Налей!..

Жак. Ибо она выгодна для первых и для вторых.

Хозяин. А почему ты считаешь за счастье, что тебя избили?

Жак. Время позднее; вы поужинали, и я тоже; мы оба устали. Давайте-ка ляжем спать.

Хозяин. Это невозможно: трактирщица не все еще подала нам. А пока что продолжай рассказ о своих любовных похождениях.

Жак. На чем бишь я остановился? Прошу вас, сударь, и на этот раз и в будущем — напоминайте мне об этом.

Хозяин. Хорошо; и, выполняя свою суфлерскую обязанность, скажу, что ты лежал в постели, без денег, с сильным недомоганием, в то время как лекарша с детьми уплетала твои обсахаренные гренки.

Жак. Тут послышался шум экипажа, остановившегося у дверей дома. Входит лакей и спрашивает:

«Не здесь ли живет бедный солдат с костылем, который вчера вечером вернулся из соседней деревни?»

«Здесь, — ответила лекарша. — А зачем он вам?»

«Хочу взять его в коляску и увезти с собой».

«Он в постели; отдерните полог и поговорите с ним».

Жак дошел до этого места, когда появилась трактирщица и спросила:

— Что вам угодно на сладкое?

Хозяин. То, что у вас найдется.

Трактирщица, даже не дав себе труда спуститься, крикнула из комнаты:

— Нанон, принесите фрукты, бисквиты, варенье…

При этих словах Жак сказал про себя: «Наверно, изуродовали ее дочь; тут, пожалуй, и не так еще рассвирепеешь…»

А Хозяин обратился к трактирщице:

— Вы только что были очень сердиты?

Трактирщица. А кто бы не рассердился? Бедное существо ничего им не сделало; не успела она войти в их комнаты, как я слышу визг — но какой визг!.. Слава богу! Я немножко успокоилась: лекарь полагает, что все обойдется; все же у нее два сильных ушиба: один — в голову, другой — в лопатку.

Хозяин. Давно ли она у вас?

Трактирщица. Не больше двух недель. Ее бросили на соседней почте.

Хозяин. Как — бросили?

Трактирщица. Ну да, бросили. Есть люди, которые бесчувственнее камня. Она чуть было не утонула, переплывая здешнюю речку; ее точно чудом к нам занесло, и я взяла ее из жалости.

Хозяин. Сколько ей лет?

Трактирщица. Вероятно, года полтора…

При этих словах Жак покатился со смеху:

— Это сучка!

Трактирщица. Прелестнейшее животное на свете: я не отдам своей Николь и за десять луидоров. Бедная Николь!

Хозяин. У вас нежное сердце, сударыня.

Трактирщица. Вы правы, я забочусь о своих домашних животных и о слугах.

Хозяин. Отлично делаете. Кто же те люди, которые так обошлись с Николь?

Трактирщица. Два хозяйчика из соседнего города. Они не перестают шушукаться между собой и воображают, будто никто не знает, о чем они говорят и что с ними случилось. Нет и трех часов, как они здесь, а все их дело мне уже доподлинно известно. Оно очень забавно; если вы торопитесь спать не больше меня, то я расскажу вам эту историю так, как их слуга поведал ее моей служанке, своей землячке, а та сообщила моему мужу, который пересказал ее мне. Теща младшего из них проезжала здесь менее трех месяцев тому назад, против волн направляясь в провинциальный монастырь, где она протянула недолго; она вскоре умерла, и вот почему наши молодые люди в трауре… Но я и сама не заметила, как принялась за их историю. Прощайте, господа, доброй ночи! Хорошее у меня вино?

Хозяин. Отличное.

Трактирщица. Вы довольны ужином?

Хозяин. Очень довольны. Только шпинат был несколько пересолен.

Трактирщица. У меня иногда бывает тяжелая рука. Постели превосходные, и белье свежее: оно служит не больше двух раз.

С этими словами трактирщица удалилась, а Жак и его Хозяин легли в постель, смеясь над недоразумением, заставившим их принять сучку за дочь или служанку хозяйки, и над привязанностью этой особы к брошенной собачонке, находившейся у нее две недели. Жак сказал Хозяину, затягивая тесьму на его ночном колпаке:

— Бьюсь об заклад, что эта женщина предпочитает свою Николь всем прочим обитателям харчевни.

Хозяин ответил:

— Возможно, Жак; но давай спать.

Пока Жак и его Хозяин отдыхают, я выполню свое обещание и расскажу об арестанте, пиликавшем на виолончели, или, вернее, о его сотоварище — его милости Гуссе.