Монахиня. Племянник Рамо. Жак-фаталист и его Хозяин

С одной стороны, он возглавляет метафизический материализм XVIII века. Но с другой — постоянно подвергает сомнению механицизм.

Дидро в постоянных поисках самодвижения вещей; не называя ее по имени, он мечтает о диалектике. Ведь окончательный разрыв с идеей бога возможен только при исключении внешнего перводвигателя. Дидро-энциклопедист обращается к современной ему науке. Если движение непреложно, если оно неотделимо от материи, то и механическое движение — из внутреннего источника. В любом неподвижном теле, вплоть до молекулы, притаилась двигательная потенция; сама тяжесть воплощает не косность, а стремление к «местному движению». А органическая жизнь? Это эволюционный процесс, и, может быть, биологический вид человека тоже имеет свою историю. Сумасшедшая идея! В те времена она казалась современникам попросту беспочвенной фантазией. Но мысль Дидро шла дальше. Суть материи в действии и противодействии, в «постоянном брожении». При сохранении целого все явления, все вещи возникают, изменяются и исчезают.

Безусловно, соображения Дидро возникали в лоне метафизического материализма. Но он пошел дальше великих естествоиспытателей, дальше Ломоносова и Лавуазье, которые тоже высказывали диалектические догадки. Идеи Дидро устремлены к целостной теории развития на основе материализма. Почему же именно он, единственный среди единомышленников, сумел их высказать?

Естествознание еще не созрело для того, чтобы стать источником диалектики; еще разрозненны факты, неясны связи между вещами. Но Дидро не только мыслитель и ученый, он художник. Его видение человеческого мира, этой охваченной потрясениями борьбы практической и политической жизни, является не только философским, отвлеченным, но и художественно-образным, целостным.

Философ Дидро поистине мыслит живыми образами. Фортепьяно сошло с ума, оно вообразило, что не пианист, а оно само ударяет по собственным клавишам и вся гармония вселенной происходит в нем, — вот образ Дидро, воспроизведенный В. И. Лениным в «Материализме и эмпириокритицизме». Безоглядный эгоист считает, что он «одновременно любовник и возлюбленная, отец и ребенок, цветочная грядка и тот, кто ее топчет», — вот образ из «Прогулок скептика», любимый самим Дидро. Здесь бездна иронии, здесь непринужденно высмеян солипсизм, абсурдное философское учение, которое полагает, что весь мир в сознании единственного человека. И наглядно раскрыта диалектическая идея: познание истины — не самоотражение личности, а процесс, который связывает внешний мир и ум человека.

Но еще важнее философская суть образов Дидро-художника. Мышление и обдумывание как непременное содержание человеческой жизни стало у него предметом художественного изображения. В «Жаке-фаталисте», в «Племяннике Рамо» жесты беседующих и спорящих, их движения, мимика и позы, — которые зачастую и не описаны, но в интонациях чувствуются очень живо, — пластично соответствуют движению, развитию мысли. Философия и художество оказываются сомкнутыми в кольцо постоянных взаимопереходов.

К реализму влекли Дидро и общественные симпатии. Как и другие энциклопедисты, он считает, что жизнь человека, его нравы и цели определяются окружающей природной средой. Ее воздействие на общественную жизнь преломляется в сознании законодателей: мнение правит миром. Так упрощенно-материалистический взгляд приводит к историческому идеализму. И все-таки этого достаточно, чтобы решить две насущные задачи: опровергнуть религиозную догму о предопределенности истории и обосновать ведущую роль разума в исторических преобразованиях. Роман «Жак-фаталист» станет пунктом их скрещения и решения.

Жизнь глазами художника — это бедствия народа и роскошества властвующей «шайки мошенников». Под натиском суровой реальности слащавый идеал «просвещенной монархии» рассыпался во прах. В статье «Собственность» («Энциклопедия», т. XVIII) Дидро категорически заявил, что власть, основанная на насилии, насилием и свергается. Он все больше и больше склонялся к мысли об осуществлении народного суверенитета в форме республики (оставаясь, конечно, при этом на позициях чисто буржуазной революционности).