Монархическая государственность

Насильственное и кровопролитное истребление "инакомыслящих" характеризует не религию, а борьбу людей за мнения. Сами религиозные гонения всегда имели своей побудительной причиной государственные соображения. Если мы создадим внецерковное и внеисповедное государство, мы этим не уничтожим борьбы за мнения и преследований на этой основе.

Отстранить государство от влияния церкви вовсе не значит обеспечить его терпимость.

Борьба за мнения всегда происходила по преимуществу на почве интересов национальных, социальных, политических и экономических. Менее всего ее вызывали религиозные верования сами по себе.

Религия приводила к гонениям и жестокостям только потому, что религиозное верование совпадало с интересами социальными, политическими, национальными, экономическими. Если мы отстраним государство от религии, то разве мы уничтожим борьбу этих интересов? И не все ли равно каким идеократическим знаменем прикроется эта борьба? Отстраним ли мы государственную власть от этой борьбы? Конечно, нет, да она и не имеет права устраняться от нее. Верховная власть не есть нечто чуждое обществу и государству; в отношении элемента идеократического и нравственного она содержит то же самое, что и нация. Она обязана исполнять государственными средствами задачи, возникающие в нации, и достигать осуществления того, что предполагается или определилось как национальный интерес. Итак, совершенно естественно, что Верховная власть участвует в той борьбе мнений, которая возникает в нации. Если эта борьба получила религиозный характер, Верховная власть точно так же принимала в ней участие.

По самой природе государства иначе и быть не может, хотя цель Верховной власти при этом всегда составляет примирение и сдержка борьбы в известных границах. Даже прибегая к насильственным мерам, государство имеет примирительные цели. Насколько же оно при этом уважает и допускает религиозную свободу, это зависит от ясности религиозной идеи, воодушевляющей Верховную власть (т. е. монарха или народ).

Многочисленные религиозные преследования, происходившие в истории, зависели именно от неясности религиозного сознания, от того, что голос веры заглушался голосом интересов национальных, общественных и политических. Но где же все-таки голос веры может быть услышан монархом лучше, как в Церкви?

Голос Церкви не может указать монарху религиозного безразличия, не может посоветовать ему равенства отношения к истине и заблуждению или одинакового отношения к различным степеням заблуждений. Но голос Церкви никогда не подскажет монарху и презрения к вере - хотя бы и чужой, если только эта вера не имеет характера "бесовского", антиэтического, и следовательно, даже с точки зрения философской или политической не имеет права на свободное допущение к развращению нации.

Голос Церкви никогда не покидал почвы веротерпимости, и если в этом отношении монархи слышали от иерархии обратные голоса, то этого не должно смешивать с голосом Церкви.

Монархи далеко не так часто слышали в истории голос Церкви, как им казалось...

Церковь не есть иерархия, не есть демократическая община. Она есть совокупность христиан, объединенных верой, иерархией и таинствами. Голос этой-то Церкви в единении ее иерархии и паствы, в ее единении с другими частями Вселенской Церкви, и с "прежде почившими отцами в братьей" с апостольских веков и по наши - вот какой церковный голос "непогрешим" в своих указаниях Верховной власти этического начала в государстве.

Но где в истории монархи достаточно думали о том, чтобы слышать голос этой единой истинной Церкви? Это было не часто, минутами, и вот почему вероисповедная политика пестрит такими жестокостями и несправедливостями.

Задачей монарха в целях правильной исповедной политики, должно быть поддержание истинного строя Церкви - то есть Церкви самостоятельной, соборной, независимой от мирской власти и связанной со вселенским православием.

Когда монарх имеет перед собою такую Церковь, для него не трудно улаживать все отношения государства и Церкви, нетрудно достигать и веротерпимости.

Истинная Церковь в существе своем духовна. Элемент материальный в ней невелик. Церковь начинает превращаться в общину социальную, экономическую, политическую, только когда она извращается возобладавшим духом иерократии или демократии. В ней тогда развиваются организации и функции, одинаковые с социальными или государственными, а потому приходящая в столкновения с государственными учреждениями. В этом случае для Верховной власти становится крайне трудным или даже невозможным разграничить области действия. Те же не духовные интересы приводят иерархию или народ и в столкновение с иноверцами.