Монархическая государственность

* Усиление монархической власти произошло только в Японии, но и здесь усилилось не значение Микадо, как верховной власти, а только его управительная власть. До императора Муцухито Микадо были совсем лишены управительной власти, которая принадлежала всецело Сеогуну. Теперь в Японии есть парламент, но с гораздо меньшими правами, чем прежние Сеогуны.

Но смысла исторического процесса нельзя определить только на основании наблюдения тенденций одной какой-либо эпохи. Человечество вовсе не всегда правильно догадывается, к чему оно идет. История Греции, по общему убеждению всех ее политических людей и граждан, была процессом развития демократии. А между тем он на самом деле завершился всемирной монархией Александра Македонского, который явился представителем культурного дела, подготовленного предшествовавшим периодом развития демократии. Такого исхода не ждали греки ни при Фемистокле, ни при Перикле. Не представляли себе и доблестные республиканцы Рима времен Пунических войн, грядущего появления Цезаря и Августа.

Для возможности предположений о судьбах политических принципов власти несравненно больше дает их внутренняя политическая способность в связи с задачами развития нации. Властвующим принципом будущего всегда явится тот, который наиболее способен осуществить задачи органического развития нации, и, рассматривая современный исторический процесс культурных стран, весьма вероятно ожидать возрождения монархического принципа.

Прежде всего то, что было осуждено эволюцией государственности Европы с XVIII века, вовсе не было действительной монархией. Не монархия в ней была упразднена или ограничена, а абсолютистский произвол, оказавшийся не способным служить организации усложнившихся социальных сил и охранять свободу личности. Но для суждения о будущем очень важно то обстоятельство, что и демократия оказалась весьма мало состоятельной для осуществления той потребности, которой не был способен удовлетворить низвергнутый абсолютизм.

Ни в одной стране демократия не могла создать других орудий управления, кроме своего "представительства", которое повсюду, где достаточно развилось, обнаружило неудержимые стремления к узурпации народной власти в руках новой своего рода "аристократии" профессиональных политиканов. Ни довольства этой формой правления, ни доверия к ней нет нигде у народов; насущные задачи нового общества - примирительная организация его расчленивших социальных слоев - нигде не осуществлена, и внутренняя социальная борьба, производящая революции и грозящая окончательной "социальной ликвидацией", повсюду только разгорается.

Итак, политические способности демократического принципа в новых условиях современных обществ оказались также недостаточными. Предположить возникновение каких-либо прочных аристократических сил, которые бы сумели удовлетворить современное общество, почти невозможно *.

* Это было бы легче представить себе в социалистическом строе, как я говорил в "Демократии либеральной и социальной". Но само социалистическое государство - такая невероятность, что почти равна невозможности, по крайней мере если за это не возьмутся какие-нибудь "Сионские мудрецы" (если они не миф) [140].

А между тем монархическая власть по свойствам своим могла бы за это взяться, если бы народное чувство снова дало ей на это возможность.

Значение государства состоит в том, что оно дает место сознательному человеческому творчеству. Это же творчество имеет своим источником силы частные, которые тем более деятельны, чем более верны каждая сама себе, своему основному принципу. Общее творчество, стало быть, тем более широко, чем свободнее и сложнее творчество частных сил. Государство поэтому тем совершеннее, чем более оно допускает в общем творчестве существование и действие сил частных, составляющих нацию. Более совершенным принципом Верховной власти является тот, который в наибольшей степени допускает в коллективном единстве существование и жизнедеятельность сил частных. С этой стороны монархия в идее имеет все преимущества перед демократией и аристократией.

Монархия основана на Верховной власти идеального объединяющего принципа. Но Верховная власть идеального объединяющего принципа не исключает, а даже требует действия частных подчиненных принципов. Наоборот, другие принципы верховной власти имеют естественное стремление исключать действие других. Демократия, основанная на верховной власти количественной силы, по существу, враждебна влиянию нравственной силы как в ее аристократических формах, так и в формах единоличного влияния. Монархическое самодержавие свободно от такой тенденции. Оно, конечно, не допускает преобладания численной силы над нравственной, но, подчиняя значение большинства господству идеала, самим большинством разделяемого, монархический принцип не уничтожает значения этого большинства, а только отнимает у него возможность быть тормозом развития целого общества. Таким образом, государство при монархической верховной власти наилучше обеспечивает качественную сторону коллективного творчества.