Первым пунктом в программе стоял вопрос о введении в монастырях общежительного строя: сразу ли и везде или постепенно и в какой форме? Синод, по–видимому, намеревался вернуться к реформе, не состоявшейся в 60–е годы XIX в. Другие пункты программы, распадаются на несколько тем, среди которых особо был выделен вопрос о способах поднятия дисциплины. «Не должно ли, — говорилось в программе, — в видах ограждения монашества от великого соблазна пьянства и сродных ему пороков, внести в самый чин пострижения иноческого… обет совершенного воздержания от всяких спиртных напитков, дабы монахи уже по самому своему званию были трезвенниками; а если сие невозможно, то нельзя ли совершенно воспретить угощение иноков вином в трапезе монастырской и в келье настоятелей, и вообще какие принять меры к тому, чтобы воспитать в иноках отвращение к сему позорному и гибельному для них пороку?»
В другом пункте отмечалось, что «больным местом в монастырской жизни является вопрос о том, что делать с теми иноками, которые давно изменили своим обетам, живут зазорно, монастырской дисциплине подчиняются лишь настолько, чтобы иметь возможность пользоваться кельей и столом бесплатно, и составляют грязное пятно по своей неисправности». В связи с этим Синод ставил вопрос об упрощении процедуры снятия монашеского сана.
В программу был включен и вопрос о поднятии уровня подготовки монахов, поскольку некоторые из них, как говорилось в документе, «не могут дать ответа на самые простые, необходимые вопросы вероучения православного». Поэтому предполагалось устраивать в монастырях специальные курсы для послушников, беседы или уроки закона Божия «в пределах программы хотя бы начальной школы».
Вопрос о развитии монастырского старчества поднимался в двух пунктах. Составители, судя по всему, видели в нем главное средство искоренения изъянов монастырской жизни, воспитания иноков, поднятия уровня монастырей как религиозных центров и укрепления их авторитета. «Забота о сем должна быть первейшею заботою как настоятелей, так и старшей братии и самих епископов».
Особо был выделен в программе вопрос о том, «как должны служить отечеству иноки и инокини во время смут внутренних и войны»[1007]
.Вскоре после того, как съезд окончил работу, в синодальном органе «Церковные ведомости» была напечатана статья известного православного писателя Ε. Поселянина. «Насколько можно судить по столь скудно проникавшим в печать отголоскам монашеского съезда, — писал он, — на съезде совсем не был затронут один из важнейших вопросов монашеской жизни: о благотворительной деятельности монастырей». В связи с этим автор напомнил о давней полемике между писателем Кругловым и архимандритом Никоном, который в последующие годы был возведен в сан епископа, определен на вологодскую кафедру и председательствовал на монашеском съезде.
Точка зрения Круглова, писал Поселянин, имела тот изъян, что недооценивала значение «жизни созерцательной» и достижение этим путем «таких даров духовных, какие сияли русскому миру в лице, например, старцев Серафима Саровского и Амвросия Оптинско- го». Но среди людей иноческого склада, продолжал автор, «далеко не все по природе — созерцатели»: «Есть люди природы деятельной, которые без живого труда хиреют, которым труд нужен так же, как воздух». Между тем русские монастыри в основном приспособлены к жизни созерцательной.
Приюты и больницы, говорилось в статье, устраивал еще Василий Великий, монахи Троице–Сергиева монастыря в дни Смуты хоронили убитых, кормили голодных и выхаживали раненых, и нет никаких причин отказываться от благотворительности в относительно спокойные времена: «одно вовремя предупрежденное бедствие, достаточно рано захваченная болезнь, заботливо сохраненная жизнь — одним словом, разумно направленная благотворительная деятельность сколько вычеркивает из будущего горя и испытания!» Автор призывал к созданию, наряду со старыми обителями созерцательно- молитвенного направления, «монастырей нового типа», «в которых бы, за исполнением ежедневного круга служб, силы иночествующих работали в направлении благотворительном[1008]
°.