Монашка к завтраку

У юноши хватило присутствия духа ответить, что ему действительно нравятся кошки. Все, за исключением мэнских: ведь у них нет хвоста.

– Нет хвоста, – повторила миссис Кравистер. – Как у людей. Надо же, очень символично!

Фрэнсис Кварлс сидел напротив Дика, так что последний мог вдоволь насмотреться на своего кумира. Все движения Фрэнсиса, вплоть до его манеры есть суп, были совершенны. В голове у Дика забрезжили первые строки очередного поэтического опуса. Хватит ли у него мастерства превратить их в сонет?

Все брошу к мраморным твоим стопам —
И сердца пыл, и молодость мою!
И что-то там такое трам-пам-пам
Я вечный гимн любви тебе пою!

Миссис Кравистер, которая последние несколько минут сидела, откинувшись на спинку кресла с видом усталой отрешенности, внезапно очнулась и произнесла куда-то в воздух:

– Ах, как я завидую мудрому спокойствию китайских династий.

– Каких именно династий? – вежливо уточнила молодежь.

– Любых династий, чем древнее, тем лучше. Генри, – обратилась она к сыну, – назови нам основные китайские династии.

И Генри послушно зачитал краткую лекцию о политической истории, искусстве и письменности стран Дальнего Востока. Директор продолжал предаваться воспоминаниям. Вскоре разговор иссяк, за столом воцарилось молчание. Юноши, которые только-только начали осваиваться, с болезненным смущением стали прислушиваться к издаваемым ими во время еды звукам.

Ситуацию спасла хозяйка дома.

– Лорд Фрэнсис – большой знаток птиц, – произнесла миссис Кравистер хорошо поставленным голосом. – Возможно, он поведает нам, почему ворона, к великому несчастью, выбирает себе одного-единственного спутника на всю жизнь?

Беседа за столом возобновилась. Дик все еще сочинял сонет. Ох, уж эти рифмы! Лампада, рулада, преграда, прохлада, досада. Души, тиши, спеши.

Сияет в глубине души
Неугасимая лампада.
И оды радости, и мрачные баллады
Тебе пою, о Господи. Аминь.

Получалось неплохо, чертовски неплохо, однако эти строки никак не вязались с первым четверостишием. Впрочем, их можно включить в одно из религиозных стихотворений, которые Дик сочинил во множестве.

Его восторженные размышления неожиданно прервал высокий голос Генри Кравистера:

– А мне всегда казалось, что у Патера[13] слишком грубый слог.

При этих словах в голове у Дика словно что-то взорвалось. Бывает, когда высмаркиваешься, и в недрах лабиринта, соединяющего ухо, горло и нос, неожиданно возникает преграда – на несколько мгновений возникают глухота и странное головокружение. А потом злополучный пузырь лопается, и мозг снова воспринимает все богатство звуков, и голова опять свежая и ясная. Нечто подобное случилось и с Диком – правда, не в физическом, а в духовном плане. Молодой человек ощущал себя так, будто загадочное препятствие, возникшее в мозгу и мешавшее его нормальному функционированию последние три недели, неожиданно рухнуло. Жизнь потекла по знакомому руслу. Дик снова чувствовал себя самим собой. «А мне всегда казалось, что у Патера слишком грубый слог» – эта сказанная с серьезным видом шутка и стала заклинанием, которое рассеяло чары. Именно такого рода комментарий мог бы произнести он сам. Более того, на долю секунды Дику показалось, что он слышит собственный голос, который долетел сюда из прошлого и вернул его к жизни!

Дик посмотрел на Фрэнсиса Кварлса. И что он в нем нашел? Племенной бык, чудовищное животное – и больше ничего! «Прекрасная леди влюбилась в свинью»[14]. Позорно! Нелепо! Дик готов был провалиться сквозь землю. Каждая клетка тела горела от стыда. Боже, каким дураком он себя выставил!

Дик наклонился над столом и завел с сидевшим напротив Генри Кравистером живой разговор о Патере, стиле и о книгах вообще. Кравистера поразила интеллектуальная зрелость юноши. Дик обладал прекрасным критическим мышлением, что выгодно отличало его от большинства сверстников, в которых эта способность (вероятно, по причине нехватки опыта) отсутствовала.

Обед подошел к концу, и гости засобирались по домам.

– Обязательно заходите ко мне, когда выберетесь в Лондон, – протянул руку Генри Кравистер, прощаясь с Диком.

Дик почувствовал прилив гордости: больше никто из приглашенных не удостоился такой чести. Домой он отправился вместе с Гаем. Друзья шли, смеялись и болтали, как в старые добрые времена. Гай изумился произошедшей с Диком перемене – чудно, непонятно! Но как же здорово вновь обрести потерянного друга!

Вернувшись к себе в комнату, Дик принялся за математические задачи, которые не поддавались ему еще три часа назад. Зато теперь юноша легко с ними расправился. Его разум, словно восставший из пепла Феникс, работал с поразительной ясностью.

На следующий день мистер Скьюболд похвалил Дика: