Монастырь

Гвендилена быстро шла по бесконечным коридорам Килгеррана, закусив губу и едва сдерживаясь, чтобы не расхохотаться во все горло. Такие перепалки с мейстером Орнвортом случались у нее постоянно. Старик сердился, стучал по полу клюкой и иногда топал ногами, но ее никогда не оставляло ощущение, что на самом деле он вовсе не злится, а даже получает некое удовольствие от споров со своей новой ученицей.

– Постичь божественные замыслы не дано никому, – вещал Орнворт, для пущей убедительности задрав кверху указательный палец, – так как цели богов и их природа суть одно и тоже.

Гвендилена слегка приподняла правую бровь. Она давно заметила, что ее наставника такая мимика несколько раздражает, может быть потому, что сам он этой способности был лишен.

– Ибо незнание наше, – продолжил Орнворт, – увеличивается многократно в зависимости от увеличения знания…

– Как так? – спросила Гвен, зевнув.

Ну, грамота – это понятно, умение читать всегда пригодится, но она никак не могла взять в толк, зачем ей пытаются вбить в голову вещи, не имеющие никакого практического значения. В такие моменты она начинала скучать, принимаясь по сотому разу изучать одежду учителя – самое интересное, что имелось в серой каменной комнате с одной-единственной партой и деревянной скамьей.

На монаха Орнворт не был похож, хотя его одеяние на первый взгляд напоминало монастырскую хламиду. Темно-синего цвета, до пят, с широкими рукавами, оно было расшито по краю серебряным позументом с множеством непонятных значков. Поначалу Гвендилена приняла их за буквы, но, обучившись азам грамоты, обнаружила, что среди этих знаков нет ни одного, напоминающего человеческие письмена. На шее у Орнворта на серебряной же цепи висел внушительных размеров медальон в виде круга с заключенным внутри золотым треугольником, сверкавшим драгоценными камнями.

Орнворт улыбнулся. Старик всегда бывал доволен, когда его ученица проявляла хоть малое внимание к его лекциям.

– Представь себе полый шар, – принялся объяснять он. – Внутри него – наши знания о богах, а снаружи – то, что нам еще неведомо. Мы читаем книги, задаем вопросы, получаем ответы, и шар наших знаний растет. Но чем шире наши познания о мире, тем больше внешние размеры шара, и тем больше площадь его соприкосновения с непознанным. Процесс познания бесконечен, и смертному человеку никогда не удастся постичь до конца глубину божественной сущности. Чем больше я знаю, – с довольным видом заключил старик, – тем больше у меня возникает вопросов о том, что неведомо.

Гвендилена фыркнула.

– На вашем месте я бы не стала никому об этом рассказывать, – заявила она.

Орнворт недоуменно взглянул на девушку.

– Ну, да, – она развела руками. – Получается, что я куда умнее вас со всеми вашими книжками. Чем меньше я знаю, тем меньше я не знаю. Шарик-то у меня – крохотный.

– Главное – в количестве знаний, – возразил Орнворт.

Гвен хмыкнула.

– Раз ваше незнание куда больше моего, выходит, знаю я больше вашего.

Орнворт смешался.

– Это нелогично… объем-то твоих знаний меньше.

– Да неужели? Помнится, был у нас в Брислене один деревенский дурачок. Одним богам ведомо, как это у него получалось, но он с легкостью запоминал все то, что при нем говорили. Мог слово в слово передать разговор, который полгода назад слышал. А когда на площади указы герцогские зачитывали, он потом по вечерам их наизусть в таверне пересказывал. Все помнил, да только по причине своей убогости не мог уразуметь, что с этим делать. Дело-то не в размерах шарика, а в том, что в этот шарик понапихано.

Гвендилена вспомнила лицо наставника и, не удержавшись, рассмеялась, обратив на себя озадаченный взгляд стражника у подножия лестницы, что вела в ее опочивальню.

С того момента, когда она попала в Килгерран, ее стали охранять далеко не так строго. Как только стало понятно, что у новой обитательницы графских покоев нет стремления сбежать, куда глаза глядят, на часах возле ее дверей появились другие стражники – с виду не такие старые и опытные, как ее дружок Арн, который давно уже перекочевал обратно в солдатские казармы. Караул они несли поодиночке.

Того, который стоял сейчас, Гвендилена видела уже не единожды, причем каждый раз у нее появлялось забавное чувство, что однообразие такой службы ему совсем не в тягость. Звали его Бертран де Во: парнишка примерно одного с ней возраста, даже помладше, отчаянно красневший каждый раз, когда замечал брошенный на него взгляд. Он упрямо именовал Гвендилену «госпожой» и с великой преданностью бросался выполнять ее маленькие просьбы, когда Миа и Линны не было рядом.

– Привет, Бертран, – весело сказала она.

– Доброго дня, госпожа, – ответил он, по обыкновению залившись пунцовой краской.