Монастырь

— Досточтимый лорд Мортон, — ответил Мерри, — я тут не сделал ничего, что могло бы вас огорчить. Молодой Глендининг доказал мне свою преданность и может быть полезен впоследствии. Я почти обещал ему устроить этот брак еще при жизни Джулиана Эвенела, когда союз с этой девицей не сулил ему ничего, кроме ее лилейной ручки. Между тем вы, Мортон, стали помышлять об этом браке вашего родственника, только когда увидели Джулиана мертвым на поле битвы и сообразили, что имение его теперь стало выморочным и достанется тому, кто первый его захватит. Полноте, милорд, вы оказываете вашему знатному родственнику плохую услугу, сватая за него девицу, выросшую чуть ли не в коровнике. Ибо эта Мэри, если не считать случайности ее рождения, во всем остальном — просто-напросто деревенщина. Я полагал, что вы больше заботитесь о чести рода Дугласов.

— Не беспокойтесь за честь рода Дугласов, я ее не дам в обиду, — высокомерно возразил Мортон, — но наряду с Эвенелами могут пострадать другие благородные семьи, если кровных потомков наших древних баронов начнут соединять брачными узами с мужичьем…

— Пустые слова! — перебил его лорд Мерри. — В такое время, как сейчас, имеет значение человек, а не родословная. Хэй был простым крестьянином до сражения при Лонкарти, и ярмо, которое внесено геральдикой в присвоенный ему герб, действительно с его помощью тащило за собой плуг. Бурные времена обращают князей в земледельцев, а мужиков — в баронов. Все знатные семьи происходят от какого-нибудь скромного предка, и хорошо, если они сохраняют доблести, благодаря которым этот предок прославился.

— Я просил бы лорда Мерри сделать исключение для рода Дугласов, — надменно процедил Мортон. — Люди видели и видят в Дугласах могучее дерево, а не деревцо, полноводный поток, а не ручей. В самых ранних наших шотландских летописях Черный Дуглас могуч и славен, как ныне его потомки.

— Преклоняюсь перед знатностью рода Дугласов, — немного насмешливо ответил Мерри. — Согласен, что даже мы, потомки королей, едва ли можем состязаться с ними в благородстве происхождения. Хотя корона и скипетр принадлежали Стюартам в течение нескольких поколений, наша родословная все-таки не идет дальше скромного сенешаля Алануса.

Мортон вспыхнул, готовясь ответить, но Генри Уорден со смелостью, издавна свойственной протестантскому духовенству, прервал спор, который, разгораясь, стал угрожать самолюбию спорящих.

— Милорды, — сказал он, — исполняя долг, возложенный на меня создателем, я должен быть неустрашим, Стыд и позор, что двое вельмож, с таким успехом защищающих дело Реформации, заводят спор о сущих пустяках. Подумайте о том, как долго вы оба жили одной мыслью, смотрели одними глазами, слушали одними ушами, как долго крепили своим союзом нашу общину и своим единодушием наводили страх на антихристовы скопища. Неужели вы теперь готовы рассориться из-за какого-то ветхого, полуразрушенного замка, нескольких бесплодных холмов, из-за любви и верности простого копьеносца к никому не известной девице и, наконец, из-за еще более вздорных вопросов ничего не стоящей генеалогии.

— Этот почтенный человек совершенно прав, благородный Дуглас, — сказал Мерри, протягивая руку Мортону. — Наш союз настолько важен для правого дела, что его не могут нарушить столь вздорные разногласия. Я твердо намерен выполнить желание Глендининга — я уже дал ему слово. Войны, в которых я участвовал, принесли несчастье многим семьям; постараюсь, если это мне удастся, сделать хоть одну семью счастливой. А девиц и замков в Шотландии хватит, и даю вам слово, мой благородный союзник, что молодой Беннигаск не останется без богатой невесты.

— Милорд, — подхватил Уорден, — вы говорите как вельможа и христианин. Увы! В нашей стране царит ненависть, льется кровь… Не будем же мешать столь редким проявлениям нежной семейной привязанности. И не гонись с таким упорством за богатым приданым для твоего родственника, лорд Мортон: супружеское счастье зависит не от богатства.

— Если вы намекаете на мое семейное горе, — сказал Мортон, супруга которого, прельстившая его знатностью и богатством, была повреждена в уме, — то знайте, что только ваше облачение и свобода, вернее вольность, дарованная проповедникам, спасают вас от моего гнева.

— Увы, милорд, — ответил Уорден, — как обидчиво и уязвимо ваше самолюбие! Когда, повинуясь нашему высокому призванию, мы указываем нашей государыне на ее заблуждения, кто рукоплещет нашей смелости громче, чем благородный граф Мортон? Но едва прикоснулись мы к его собственной ране, давно нуждающейся в помощи ланцета, как он в страхе и нетерпеливом гневе избегает заботливого хирурга.

— Довольно об этом, почтенный и уважаемый сэр, — прервал его Мерри. — Вы сами нарушаете правила благоразумия, какие только что проповедовали. Мы уже вступаем в поселок, и гордый аббат вышел нам навстречу во главе своего улья. Ты горячо просил за него, Уорден, иначе я разорил бы это гнездо и разогнал всех грачей.