Читаем Монастырь и тюрьма. Места заключения в Западной Европе и в России от Средневековья до модерна полностью

Помимо этих символических аспектов, модель «дома» формировала реальность учреждений на языковом уровне – мы уже обращали на это внимание. Трансфер понятий, правда, заключался не только в названиях учреждений. Во многих местах глава заведения назывался «отцом дома»; соответственно, была «мать дома», как правило, его жена225. В определенном смысле они составляли «правящую пару» цухтгауза226. Другими обозначениями были «отец порки» (в Инсбруке), «отец смиряющий» (в Детмольде в графстве Липпе) или «мастер смиряющий» (в Майнце)227.

Иногда это продолжалось в группе заключенных, чьи особо надежные члены, которым поручался надзор за остальными, получали звание «старейшин стола» или «отцов салона» (или «матерей»). Иногда мы наблюдаем это и в группе заключенных, чьи особо заслуживающие доверия члены, которым поручали надзор за другими, назывались «старейшинами стола» или «отцами гостиной» (или соответственно, «матерями гостиной»228). Однако в XVIII веке были распространены и другие названия, такие как «управляющий домом» (Вальдхайм), «директор» (Пфорцхайм в Бадене), «комиссар» (Оснабрюк) или «инспектор» (в некоторых австрийских учреждениях), что дает понять, что учреждения были частью городских или государственных администраций229. Но и в таких случаях «домашний отец» оставался ролевой моделью: так, в 1605 году настоятелю Любекского дома, именованному «кухонным хозяином», велели «вести себя как отцу дома в своем доме», а в 1726 году венскому администратору велели управлять доверенным ему учреждением как «хорошему отцу»230.

Ил. 1. Государственная курсаксонская тюрьма-цухтгауз в Вальдхайме (основана в 1716 году)

Кроме того, на внутреннюю организацию учреждений сильно повлияли принципы эффективного финансового управления. Правда, не везде царил порядок; в источниках постоянно встречаются и жалобы на «хаотические условия»231. Как раз это, однако, указывает на то, что беспорядок не считался нормальным состоянием. Скорее, во многих местах можно обнаружить стремление реализовать практику ведения домашнего хозяйства, соответствующую собственным требованиям, с помощью подробных распоряжений, инструкций по обслуживанию персонала или постоянно принимаемых административных распоряжений. Это включало в себя создание административного штаба, который часто включал значительно больше сотрудников, которые заботились об административных или экономических процессах, чем о надзоре. Например, в курсаксонских цухтгаузах за администрацию отвечали управдомы, секретарь дома, бухгалтер и актуарий. Закупщики, пекари, мясники и пивовары заботились о предоставлении продовольственного пропитания, «отцы дома» и «матери дома» организовывали их распределение. Семейный врач и домашний хирург заботились о соблюдении гигиены и организовывали уход за больными. Духовная работа и преподавание были возложены на домашних проповедников и школьных учителей. Для непосредственного надзора за заключенными, обычно размещенными в коллективных спальнях, в саксонских заведениях, насчитывающих до 600 жителей, были только от двух до четырех надзирателей232.

В конце концов, многие подданные тоже воспринимали заведения как «дома» и требовали хорошего руководства ими. Например, в Лейпциге в 1724 году Софи Фишманн, которая содержалась в городском цухтгаузе, называемом «Георгиевским домом», жаловалась на плохую еду и жестокое обращение надзирателей. Ее вывод: в заведении «здесь и там был беспорядок», потому что отец и мать дома пренебрегали возложенными на них обязанностями233. В Майнце беспорядок в учреждениях заставил городского смотрителя заявить, что «в мире не было ни одного цухтгауза, а он видел многие, в котором было бы такое плохое домашнее хозяйство, как здесь»234. Такие оценки из уст простых людей подтверждают общий вывод: модель «дома» была не только принципом, навязанным «сверху», но и поддерживалась в качестве социальной нормативной базы широкими слоями общества. Это распространялось и на среду самых бедных, где такие ценности, как честный труд или поддержание порядка в доме, также разделялись, потому что они обещали участие в общественной жизни и принадлежность к обществу235.

Перейти на страницу:

Все книги серии Historia Rossica

Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения
Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения

В своей книге, ставшей обязательным чтением как для славистов, так и для всех, стремящихся глубже понять «Запад» как культурный феномен, известный американский историк и культуролог Ларри Вульф показывает, что нет ничего «естественного» в привычном нам разделении континента на Западную и Восточную Европу. Вплоть до начала XVIII столетия европейцы подразделяли свой континент на средиземноморский Север и балтийский Юг, и лишь с наступлением века Просвещения под пером философов родилась концепция «Восточной Европы». Широко используя классическую работу Эдварда Саида об Ориентализме, Вульф показывает, как многочисленные путешественники — дипломаты, писатели и искатели приключений — заложили основу того снисходительно-любопытствующего отношения, с которым «цивилизованный» Запад взирал (или взирает до сих пор?) на «отсталую» Восточную Европу.

Ларри Вульф

История / Образование и наука
«Вдовствующее царство»
«Вдовствующее царство»

Что происходит со страной, когда во главе государства оказывается трехлетний ребенок? Таков исходный вопрос, с которого начинается данное исследование. Книга задумана как своего рода эксперимент: изучая перипетии политического кризиса, который пережила Россия в годы малолетства Ивана Грозного, автор стремился понять, как была устроена русская монархия XVI в., какая роль была отведена в ней самому государю, а какая — его советникам: боярам, дворецким, казначеям, дьякам. На переднем плане повествования — вспышки придворной борьбы, столкновения честолюбивых аристократов, дворцовые перевороты, опалы, казни и мятежи; но за этим событийным рядом проступают контуры долговременных структур, вырисовывается архаичная природа российской верховной власти (особенно в сравнении с европейскими королевствами начала Нового времени) и вместе с тем — растущая роль нарождающейся бюрократии в делах повседневного управления.

Михаил Маркович Кром

История
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»

В книге анализируются графические образы народов России, их создание и бытование в культуре (гравюры, лубки, карикатуры, роспись на посуде, медали, этнографические портреты, картуши на картах второй половины XVIII – первой трети XIX века). Каждый образ рассматривается как единица единого визуального языка, изобретенного для описания различных человеческих групп, а также как посредник в порождении новых культурных и политических общностей (например, для показа неочевидного «русского народа»). В книге исследуются механизмы перевода в иконографическую форму этнических стереотипов, научных теорий, речевых топосов и фантазий современников. Читатель узнает, как использовались для показа культурно-психологических свойств народа соглашения в области физиогномики, эстетические договоры о прекрасном и безобразном, увидит, как образ рождал групповую мобилизацию в зрителях и как в пространстве визуального вызревало неоднозначное понимание того, что есть «нация». Так в данном исследовании выявляются культурные границы между народами, которые существовали в воображении россиян в «донациональную» эпоху.

Елена Анатольевна Вишленкова , Елена Вишленкова

Культурология / История / Образование и наука

Похожие книги

100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
1917 год. Распад
1917 год. Распад

Фундаментальный труд российского историка О. Р. Айрапетова об участии Российской империи в Первой мировой войне является попыткой объединить анализ внешней, военной, внутренней и экономической политики Российской империи в 1914–1917 годов (до Февральской революции 1917 г.) с учетом предвоенного периода, особенности которого предопределили развитие и формы внешне– и внутриполитических конфликтов в погибшей в 1917 году стране.В четвертом, заключительном томе "1917. Распад" повествуется о взаимосвязи военных и революционных событий в России начала XX века, анализируются результаты свержения монархии и прихода к власти большевиков, повлиявшие на исход и последствия войны.

Олег Рудольфович Айрапетов

Военная документалистика и аналитика / История / Военная документалистика / Образование и наука / Документальное