Монастырь и тюрьма. Места заключения в Западной Европе и в России от Средневековья до модерна

Не менее интересно и то, за чей счет предлагалось ежедневно выделять денежные суммы на содержание колодников в Москве. Можно было бы ожидать, что это бремя на себя возьмет Разбойный приказ, отвечавший за тюрьмы, но его бюджет был недостаточен для подобных расходов475. Именно поэтому обеспечивать колодников должен был приказ Большого прихода, который выделял средства по ежемесячной росписи, присылаемой из Разбойного приказа. Скорее всего, из этого же источника поступали деньги и для колодников Московских больших тюрем. Особенно важно отметить, что в данном случае именно Московские большие тюрьмы стали пионером в выплате денежного содержания для заключенных, и на их опыт ссылались заключенные черных палат, просившие о таком же пожаловании476.

О реализации данного указа 1662 года известно немного. Очевидно, что кормовые деньги продолжали платить и после смерти Алексея Михайловича. Это ясно из указа Федора Алексеевича от 13 ноября 1676 года, запретившего выдавать кормовые деньги беглым крестьянам и зависимым людям, которых теперь должны были обеспечивать их владельцы477. К сожалению, на данный момент нам не известно, продолжалась ли выплата кормовых денег в конце XVII – начале XVIII века в Москве и проводилась ли она вообще сколь-нибудь долго в других городах России.

ОРГАНИЗАЦИЯ МЕСТ ЗАКЛЮЧЕНИЯ В ПРОВИНЦИИ В СРАВНЕНИИ С МОСКОВСКИМИ БОЛЬШИМИ ТЮРЬМАМИ

Крупный тюремный двор имелся не только в Москве, но и в Великом Новгороде и Ярославле. В последнем, кстати, даже известно о существовании особой должности главы тюремного двора подобной дворскому. В 1625 году эти обязанности исполнял Борис Царегородцев, «которому тюрмы приказаны», а в подчинении у Царегородцева находился сторож, хранивший у себя тюремные ключи478.

В отличие от Московских больших тюрем места заключения в провинции отличались меньшей организованностью и масштабом. Обыкновенная провинциальная тюрьма вмещала всего несколько десятков колодников, и крайне редко их число переваливало за полсотни. Например, в шацкой тюрьме в 1626 году сидело 26 заключенных, в елецкой тюрьме в 1636 году – 16, а в 1685 году – 22 человека соответственно, в небольшом городе Кашире в тюрьме томилось всего лишь 5 человек479. Кроме того, за пределами Москвы тюрьмы обслуживались только сторожами, их не всегда хватало, чтобы надзирать за преступниками, не говоря уже о том, что здесь не имелось собственного руководства с делопроизводителем.

В XVII веке в тюрьмах некоторых городов священники проводили службы, но в ту пору это еще не стало общей практикой и делалось по случаю. Так, в Ельце посаженный в тюрьму священник ежедневно совершал богослужения по собственной инициативе480, а в Вологде в марте 1652 года по указу Алексея Михайловича духовенство местных церквей приглашалось в губную избу к тюремным сидельцам, ожидавшим смертной казни, «для пения заутрени и часов, и вечерни»481. Однако, насколько нам известно, ни в одном из городов священник не был в штате местных учреждений и не получал оклада. К концу столетия практика привлечения священнослужителей к службе в тюрьме, вероятно, получает все более широкое распространение. Хочется думать, что и в данном случае пионером выступили Московские большие тюрьмы, где эта практика существовала в наиболее институциированной форме.

Особенностью провинциальной тюрьмы было и то, что она не знала разделения преступников на отдельные группы и не подразумевала их отдельного содержания. Единственное исключение состояло в разделении всех заключенных на две условные категории – тех, кто совершил административное правонарушение, и тех, кто обвинялся в наиболее тяжких преступлениях – разбое, краже и убийстве. Представители первой категории сажались в так называемую «опальную» тюрьму, а второй – в «разбойную» тюрьму. В отличие от Московских больших тюрем, где для женщин имелось специальное пространство, в провинции для их заключения не было особых тюрем, но все же их содержали отдельно от прочих колодников. Обычно женщина ожидала своей участи, прикованной к стулу, в здании одного из органов местного управления – в губной или воеводской избе.

ВЫВОДЫ

Подобный высокий уровень организации Московских больших тюрем кажется естественным в свете знакомства с пенитенциарными системами более позднего времени, но для России раннего Нового времени он был исключительным. Опираясь на исследования Е. В. Акельева482, можно полагать, что и в первой половине XVIII века московские тюрьмы не претерпели существенных изменений.