Монастырь

Войдя в секцию, где обитал вор в законе, под взглядами незнакомых зеков, Кулин спокойно прошел до закутка Крапчатого. Из-за простыней доносились несколько нетрезвые голоса. Скользнув ладонью по карману с финкой, зек постучал по стойке шконки.

– Кого принесло? – Вслед за этим недовольным бурчанием из-за занавеси показалась голова Колеса.

– К Крапчатому. – Насупившись, проговорил Куль.

– Занят он.

– А я говорю, нужен он мне.

– Кому я так нужен? – Бесконвойник без труда узнал голос авторитета. – Заходи, коль пришел, незваный гость.

Отогнув простынь, Николай вошел в знакомый отсек.

– Где-то я тебя видел… – Нахмурил брови Крапчатый. – Да, ты тот москаль, что Муху чуть не опустил!

Подобное заявление было встречено блатным гоготом. Куль окинул взглядом собравшихся здесь. Помимо самого авторитета, Колеса и вечного Доктора, присутствовали еще двое блатных. Все они, не таясь, пили коньяк, закусывая его толстыми ломтями жирной языковой колбасы.

Пятеро против одного. Нет, Доктора в расчет можно не принимать, да и эти блатари уже порядком назюзюкались и реакция у них, судя по движениям, была уже порядком замедленной. Куль быстро соображал, сохраняя на лице приклеенную улыбку.

– Конина. – Николай цокнул языком и, не спросясь, что само уже было нарушением зековской этики, взял в руки бутылку. – Армянский. Пятнадцатилетний…

Продолжая улыбаться, Куль размахнулся, рука с бутылкой описала кривую, которая закончилась на макушке одного из блатных. Тот, покрытый растекшимся коньяком и осколками стекла, с секунду посидел и вдруг рухнул лицом вперед, прямо на столик с закуской. Не бесконвойник этого не видел. Едва бутылка разбилась, он, продолжая движение, полоснул острыми гранями по лицу и, в завершение замаха, всадил ``розочку'' в шею Колеса. Блатной вскочил, обеими руками схватившись за раны. Кровь тут же залила ему и глаза, и модную черную одежду. Он, воя, заметался по закутку, срывая простыни и пачкая их белизну алыми разводами. А Николай уже сидел рядом с вором в законе и держал лезвие финки у его горла.

– Вот теперь поговорим. – Спокойно произнес бесконвойник. – Сидеть!

Оставшиеся нетронутыми Доктор и незнакомый Кулю блатной сперва замерли, а потом синхронно опустились обратно на шконки.

– Давай поговорим. – Почти равнодушно сказал авторитет.

– Давай, давай! – Зек уже не сдерживал свою злобу. – Зачем ты их всех убил?

– Я не убивал никого и никогда.

– Врешь! На тебе кровь десятка человек! Только за последние три дня! Мне Аркадий все рассказал!

– Ракушкин тебе солгал. – Невозмутимо проговорил Крапчатый. – Он настолько трясется, или, вернее, трясся, как я понимаю, за свою шкуру, что готов был убить даже собственных девчонок, если те лишь косо посмотрели на ближайшие погоны.

– А ты ими пользовался! Да!? И ни с кем не делился!

– Куль, ты же разумный мужик. Сам посуди, если бы открылось, что в этих стенах… – Авторитет медленно указал головой на ближайшую из них, Кулин же, рефлекторно, чуть сильнее вдавил лезвие в кожу вора. -…есть лаз на волю, то моей власти бы не хватило удержать мужиков. Разбежались бы все…

– А тебе командовать бы стало некем! – Язвительно откомментировал Николай.

– Власть мою, авторитет мой, никому не отнять! – Гордо произнес вор.

– Авторитет? – Хмыкнул бесконвойник. – Ты не авторитет, ты фошка! Ты за кусок пиздятины мужиков продал! И семейника моего…

Крапчатый, уловив что-то в изменившихся интонациях Кулина, попытался выскользнуть из объятий зека, но сталь оказалась быстрее. Финарь без видимого сопротивления, прорезал кожу, вскрыл вены и артерии, с легким хрустом вошел в трахею. Вор дернулся, обливаясь кровью, на его лице появилась гримаса боли и недоумения. Рассеченное горло издало невнятный звук, и авторитет разом обмяк и потяжелел.

– Вот так. – Сказал Кулин, выпуская мертвое тело. – Вот так…

Тело Крапчатого упало навзничь, Николай вздохнул и, не глядя на моментально протрезвевших шестерок, вышел в проход между шконками.

– Стоять! Руки вверх! Бросить оружие! – В проходе уже стояли незнакомые бесконвойнику сержанты-срочники и кум. В руках краснопогонников находились автоматы, и все они были нацелены на Кулина.

3.

Хляби земные.

Николай не знал, что Лакшин следовал за ним буквально попятам. Едва Куль открыл тайную дверь в восьмом отряде, об этом уже побежали докладывать Игнату Федоровичу. Тот, вместе с несколькими солдатами внешней охраны, пресек оргию на четвертом этаже ровно через пять минут после ухода оттуда Кулина. А свое последнее местопребывание зек открыл сам, ранив Колесо, который с дикими воплями принялся носиться по всему корпусу, собирая блатных на месть, вместо того, чтобы бежать к Поскребышеву.

Бесконвойнику очень повезло, что первыми на место примчался кум с солдатами, а не ``черная масть''. Иначе, от арестанта мало бы что осталось.

Потом, через полтора часа, Николай, опустошенный и апатичный, сидел, закованный в наручники, напротив Лакшина и, почти не мигая, смотрел на чуть выступающую из пола шляпку гвоздя.

– Ты хоть понимаешь, что натворил? – Спрашивал кум.