Монастырь

Позанимавшись в тишине еще минут пять, Николай бросил это занятие, сполоснулся в душевой на втором этаже и спустился к Шатуну уже посвежевший, хотя и усталый. Прихлебывая горячий чай с плавающими по его поверхности бревнами, Куль мыслями возвращался к разговору в качалке. Мертвяки, бабы…

Придумают же такое! И, что странно, многие же верят!

Вообще, в местах лишения свободы человек совершенно иначе начинал относиться к вере и религии. Кулин давно приметил это явление, но принимал его как должное, не задумываясь о причинах. Но, в любом случае, было странно как какой-нибудь бывший атеист, попав в зону, истово крестился при каждом удобном случае. Активизация религиозности выражалась и в наколках.

Так, многие наносили на кожу разного рода религиозные сюжеты, начиная от "Сикстинской мадонны" во всю спину и кончая несъемным крестиком на колючей проволоке. Даже такие понятия, как срок или количество ходок находили свое выражение в виде рисунка храма на тыльной стороне кисти, количество куполов которого зависело от числа лет, проведенных за колючкой.

Здесь же, в бывшем монастыре, сам Бог велел обитателям быть верующими.

Несмотря на ремонты и работу пидоров по отмыванию стен от зековских рисунков и надписей, на горизонтальных поверхностях во множестве наличествовали разнообразные кресты. Простые, линия с перекладиной, фигурные, с распятым Христом, они постоянно соскабливались и с тем же упорством восстанавливались. Казалось, нет в лагере зека, у которого не имелось бы нательного креста. Подобные изделия были запрещены администрацией, и не носились напрямую, но почти у любого осужденного, если его как следует обыскать, нашелся бы вшитое в одежду распятие или образок на цепочке.

Сам Куль едва прибыл сюда тоже собственными руками выточил себе крестик.

Потом купил вольный, освещенный в церкви, во всяком случае, по заверениям продавца, веры которому не было ни на грош. А потом религиозный пыл несколько поиссяк, разве что Николай продолжал изредка крестится на склад, да на особенно тонко исполненные распятия на стенах.

Чай, как и обещал Михаил, заварен был по зековским меркам слабый.

Бесконвойник избегал пить на ночь густую чихнарку, зная, что после нее придется маяться без сна полночи. А какая работа с недосыпа?

– Слышь, Куль… – Шатун, судя по вопросительной интонации явно желал что-то узнать, но не решался задать вопрос напрямую.

– Да спрашивай, ты. Мне стучать, сам знаешь, впадлу.

– Что ты думаешь об этом кенте? – речь явно шла об убитом зеке.

– Да, ничего не думаю. – пожал плечами Николай.

– Не нравится мне все это… – задумчиво проговорил бугор. – Висит в воздухе чего-то такое… Неприятное.

– А, брось! – отмахнулся Кулин. – Вон, семейник мой вооружаться надумал.

Говорит, скоро чернота покатит актив мочить. Тоже чего-то некайфовое ему глючится. Я, впрочем ему верю. Жопное чувство у него посильнее моего развито, но, один хрен, сдается мне, перегибает он палку.

– Как знать, как знать… – молвил Шатун, – А совет ты дал мне полезный.

Николай сообразил, что бугор имеет ввиду, и еще раз поднял и опустил плечи.

– Ладно, пора мне. – Куль поставил на стол пустой хапчик, взял из кучи карамельку и целиком засунул ее в рот. – Проверка скоро.

Уже подходя к выходу с промки, Николай нагнал другого бесконвойника. Они вдвоем прошли мимо Рака и, молча направились в отряд. Кулин знал, что и другие деятели из его отряда промышляют нелегальным бизнесом, но проявлять излишнее любопытство значило выдать в себе кумовского, а вызывать к себе изменение отношения со стороны других зеков Кулю хотелось в последнюю очередь.

Едва они добрались до входа в локалку, как ДПНК объявил построение на вечернюю проверку. Отстояв и проверившись, Николай покантовался по секции до отбоя, срубал вместе с Семихваловым второй ужин и, дождавшись одиннадцати, завалился спать.

Сон у Кулина обычно был чуткий, но без сновидений. Он проваливался в черную бездну и выныривал лишь утром, за несколько минут до объявления подъема. Но сегодня с организмом бесконвойника что-то случилось.

Сперва Николай попал к себе домой. Он, в вольнячьих шмотках, лежал на диванчике и пытался найти в газете знакомые буквы. Но те скакали с места на место, пока до Кулина не дошло, что он взял газету вверх ногами.

Но едва он начал переворачивать широкий бумажный лист, как тот стал удлиняться и спадать на пол. Интересующая Николая статья съехала куда-то вбок и как не искал он ее на необъятной газетной простыне, материал не находился.

– Да что ты мучаешься? – раздался голос жены. Она вонзила в бумагу финский нож с наборной рукояткой, точно такой же, какой Куль один раз продал Акимычу, и вырезала ровный квадрат.

– На, читай, там про тебя.

Теперь буквы не разбегались и Кулин смог прочесть:

"Ушел из жизни наш дорогой Николай Евгеньевич Кулин. Все родственники, друзья и знакомые приветствуют этот грандиозный шаг. Министерство Внутренних Сношений посмертно наградило героя…" Дальше Николай не стал читать, отшвырнув некролог. Супруга с неподвижными глазами стояла напротив.

– Но я жив! – воскликнул Кулин.