«Затраченные усилия не исчезают всуе», – вспомнил он наставления Захара, паренька с Дальнего Востока, приехавшего в Москву заработать денег. Паренек оказался великолепным мастером всяких видов единоборств, быстро снискал себе известность в определенных кругах, причем более чем заслуженную. Он-то и научил Кирилла никогда не избегать схватки, если она назрела, и выходить из боя если не победителем, то хотя бы не избитым до полусмерти. Несколько лет Дубровин не попадал в обстоятельства, требующие разрешения таким нецивилизованным способом, как драка, и пришел к выводу, что время, проведенное у Захара в маленьком полуподвальном зальчике, полном сумрака и вибраций гремящих по рельсам трамваев, он потратил напрасно. Оказалось, «поток энергии всегда себя оправдает, он не течет куда попало, если поставлена цель». Захар и в этом был прав.
Выйдя из душа, Кирилл продезинфицировал ссадины, надел спортивные штаны и футболку, выпил водки и прилег на диван в спальне. В темно-синем проеме окна были видны серебристые падающие хлопья снега, закрывающие пушистой пеленой мир от любопытных взоров всех и каждого. Была в этом падающем снеге, в этой неподвижно и плотно стоящей над городом ночи какая-то первобытная, девственная красота, полная тишины и торжественного величия…
Сон не шел к Кириллу, и ему казалось, что мысли слетают с небес вместе с этим первозданным белым снегом, с этой колышущейся серебристой дымкой. Он думал о своей жизни, чего давным-давно не делал, захваченный сиюминутными проблемами, сложностями и заботами, как многие люди, спящие сейчас в объятиях огромного, заснеженного города под невероятно высоким и холодным небом, на планете Земля, затерянной в страшно, невообразимо далеких пространствах Вселенной…
«Что есть эта жизнь? Для чего она дана нам и чего мы хотим от нее? – думал Кирилл Дубровин, бизнесмен, москвич, красивый одинокий мужчина. – Чего
Ему вспомнился укоризненный, а потом возмущенный, сверкающий гневом взгляд Леонтины. И те, другие глаза, в глубине которых он увидел древний огонь, зажигающий кровь в ленивых, застоявшихся от бездействия жилах, вялых, как мысли и желания.
«Что-то глубоко внутри меня пришло в упадок, атрофировалось, как неиспользуемый орган, – подумал Кирилл. – Чего я жду от женщин? Или от женщины – так, пожалуй, будет правильнее».
В темноте комнаты витали призраки великого прошлого, покрытого славой, вызывающие зависть и непонятную, сладкую и жгучую ностальгию, тоску по сильным страстям. Ощущения с привкусом гибели, безумия и восторга – вот о чем он давно забыл, вот чего ему не хватало! Его окружали женщины и мужчины, для которых жизнь стала пресным и надоевшим занятием, навязшим в зубах ничегонеделанием, обильно сдобренным пустыми разговорами, бесцветными чувствами, бледными, как выцветшее небо над пустынной каменной равниной. И он сам едва не стал таким же! Вялым ростком на городском асфальте.
Взять хотя бы Леонтину. Зачем он тратил на нее свое время и душевные силы? Красивая блондинка была пуста, как высохший изнутри орех: треску много, а вместо содержимого – легкая пыль. Однако он зачем-то познакомился с ней, приглашал на прогулки и вечеринки, гулял с ней по Цветному бульвару, дарил резко и горько пахнущие свежестью влажные хризантемы, целовал ее, даже переспал с ней… Последнее особенно удивляло Кирилла, так как он никогда не чувствовал к Леонтине той дикой и непреодолимой тяги, от которой стынет сердце и которую, раз испытав, уже никогда и ни с чем не спутаешь. Что-то похожее промелькнуло в нем, когда он танцевал с той женщиной, Клавдией, в полутемной, полной дыма и теплых огней зале «Охотника». Промелькнуло… и угасло. Он даже не успел сообразить, что это; не успел привыкнуть к этому чудесному новому и жуткому переживанию, похожему на подсматривание любовной сцены, запретной и оттого жгуче, притягательно интересной.
Он хотел любви той женщины, которую бы сам выбрал, не по длине ног, цвету волос или форме носа, а… по тому огню, что у нее в сердце, по тому ее глубоко внутреннему, затаенному и интимному, что может в ней откликнуться навстречу его любви. Чтобы она
По сути, он ждал женщину, которая