Монголо–татары глазами древнерусских книжников середины XIII‑XV вв.

Таким образом, вопреки расхожему мнению, книжник совершенно недвусмысленно заявляет о том, что с «татарами» сражаются только южнорусские — как бы «не совсем свои»! — князья. «Свои» же (и Юрий Всеволодович, к которому обратились за помощью киевский и черниговский князья, и Василько Константинович «с ростовци») в битве участия не принимают.

С одной стороны, отношение летописца к южнорусским князьям, принявшим участие в битве на Калке, несколько ироничное. Они как бы сами навлекают на себя беду: «слышавше», что «проидоша бо ти Таурмению (т. е. татары. — В. Р.) всю страну Куманьск (т. е. половецкую. — В. Р.) и придоша близь Руси, идеже зовется валъ Половечьскыи», «русстии князи… здумаша итии на ня, мняше[78] яко ти пойдут к ним»[79]. Не надеясь на собственные силы, «русские князья» посылают за помощью к великому князю Юрию Всеволодовичу, «он же посла к ним благочестиваго князя Василька сыновца своего Костянтиновича с Ростовци». Однако, с явным удовлетворением отмечает книжник, «не оутятну (т. е. не просто не «успел», но даже и не «сподобился»[80]. — В. Р.) Василко прити к ним в Русь». «А князи Русстии, — бесстрастно сообщает далее летописец, — идоша и бишася с ними (татарами. — В. Р.), и побежени быша от них, и мало ихъ избы от смерти»[81].

С другой стороны, отношение летописца к поступку южнорусских князей, судя по всему, просто неодобрительное. Равнодушие к участи соплеменников, которое проявляет автор Повести, как раз связано с его неодобрением факта участия южнорусских князей на «неправой» стороне в конфликте 1223 года.

Действительно, если восстанавливать логику летописца, получится, что южнорусские князья ввязываются в сражение с «языцами», которых «никтоже добре ясно не весть, кто суть и отколе изидоша» и которые, прежде чем попасть к рубежам Руси, уже совершили «правое дело» — подвергли наказанию «безбожных половцев», выступили в роли «бича Божьего» по отношению к «окаянным куманам» и при этом вовсе не собирались (так, видимо, полагал летописец) нападать на Южную Русь («Русь» в широком смысле, как уже было отмечено выше, книжник не упоминает вообще).

О возможности нападения татар на Русь «мняше» только сами князья (южнорусские, а не «свои»), они же и терпят поражение в битве, спровоцированной, как полагает книжник, ими же самими. Следует напомнить, что, в отличие от рассказов НПЛ и Ипат., где половцы просят русских князей о помощи в борьбе с татарами, в Лавр. подобный сюжетный ход отсутствует. Русские князья чуть ли не по собственной инициативе ввязываются в бой с татарами, «мняше яко ти пойдут к ним». В такой ситуации автору Повести остается, действительно, только радоваться избавлению «своего» князя Василька, который «не оутяну» к ним на «Русь» и с помощью промысла Господня спасся от участия в бессмысленной, неправедной и трагически закончившейся для других авантюре[82].

Таким образом, говоря о восприятии татар в рассказе о битве на Калке в составе Лавр., можно отметить нейтрально-сочувственное отношение летописца к появлению «неведомого народа». Как и составитель рассказа НПЛ, автор Лавр. убежден, что действия татар во многом обусловлены Божьим Промыслом, карающим руками ордынцев «безбожных» и «проклятых» половцев. На фоне негативного отношения к последним татары показаны как некая обезличенная, неактивная сила. Их лишь однажды называют прямо, чаще же всего по отношению к ним употребляются личные и указательные местоимения «ти пойдут», «бишася с ними», «побеждены от них», кроме того, к ним не относят эпитетов (в том числе и отрицательных), описание военных удач татар в борьбе с русскими князьями носит характер сухой констатации.

Именно «высокое предназначение» татар, выступающих в качестве «кары небесной» для половцев, обусловило отношение летописца к поступку русских (т. е. южнорусских) князей, вступивших в бой с ордынцами. Книжник равнодушно-негативно относится к участию соплеменников в борьбе с татарами: видимо, сам факт противостояния силе, ниспосланной свыше для наказания врагов Божиих, воспринимался им как нечто небогоугодное, как недостойное, неправедное дело. Именно этим можно объяснить удовлетворенность книжника тем, что «его князь» — Василько Константинович — остался жив, будучи «сохранен Богом и силою креста честнаго» от участия в неправедном сражении.

***

Автор Повести в версии Ипат. наиболее подробно, по сравнению с рассказами НПЛ и Лавр., описывает детали подготовки и хода сражения. Занимаясь составлением рассказа, судя по всему, через 20–30 лет после произошедшего на Калке столкновения, книжник как будто пытается собрать воедино самые разные, в том числе и мельчайшие, подробности, выбирая их из нескольких источников и составляя настоящую текстовую мозаику[83].