Монголо–татары глазами древнерусских книжников середины XIII‑XV вв.

Немаловажно и то, что путь, по которому прошел автор — и предлагает пройти читателю, — основывается на системе доказательств, которые могут быть проверены каждым сомневающимся. Выводы, к которым приходит В. Н. Рудаков, строго научны. В основе их не субъективные впечатления современного читателя, а максимально точное (насколько это вообще возможно) выявление смысла, заложенного автором источника в его текст. При этом сам исследователь почти полностью (насколько это тоже возможно) отказывается от незаметных мыслительных привычек своего времени. И это дает ему возможность (хотя бы надежду возможности!) лучше, чем предшественники, понять своего собеседника из прошлого. Результат, надо сказать, прекрасный для той сферы познания, которая обращена к самой субъективной, по сути своей, стороне жизни: мыслям и чувствам человека прошлого.

Такой подход, в свою очередь, позволяет по-новому увидеть события, известные каждому нашему соотечественнику со школьной скамьи, увидеть свою собственную историю другими глазами: глазами человека, который эту самую историю и делал, а значит, лучше понять его — и себя самого.

А в этом, вероятно, и кроется основная задача истории как науки.

И. Н. Данилевский,

заместитель директора Института всеобщей истории РАН,

доктор исторических наук

ВВЕДЕНИЕ

«Ордынская» тема являлась одной из важнейших в русской литературе середины XIII‑XV веков. По меткому определению А. С. Демина, ордынцы, или «татары» (как называли их во множестве произведений древнерусской литературы — от повестей XIII века о татарском нашествии до повестей XIV века о Куликовской битве и сказаний XV века о падении монголо-татарского ига), были «самой главной, самой больной и повседневной темой» русских средневековых книжников[1].

Это вполне понятно: нашествие монголо-татар представляло собой рубежный момент в истории средневековой Руси и, судя по всему, именно как определенный рубеж воспринималось современниками происходивших событий, а также их ближайшими потомками. Масштабы нашествия, необычность монголо-татар как этноса (иное поведение в быту или в бою, иные нравы, «языковой барьер» и др.), небывалые бедствия, вызванные их приходом на Русь, последовавшая за нашествием вынужденная вовлеченность русских земель в орбиты политических интересов многочисленных ордынских кланов, да и само многовековое сосуществование — все это и многое другое предопределило то внимание, с каким древнерусские авторы обращались к «ордынской» теме. Об особой значимости данной темы в литературном процессе эпохи свидетельствует наличие огромного количества памятников, представляющих различные литературные жанры (воинские повести, жития святых, поучения) и сохранившихся в многочисленных списках.

Впрочем, повествуя о «татарах», книжники не могли обойти стороной вопросы, связанные с морально-нравственной оценкой общества, в котором они сами жили. В этом смысле восприятие монголо-татар было неразрывно связано с теми морально-нравственными и интеллектуальными исканиями, которые определяли основные векторы духовного развития русского общества в рассматриваемый период. В рассказах о «татарах» древнерусские писатели зачастую затрагивали важнейшие для своего времени темы — обретения святости путем праведного поведения, служения Русской земле и собственному сюзерену, поиска правды, победы веры над безверием, торжества православия над «поганством», измены интересам христианства и неминуемой расплаты за предательство, спасения в ситуации грядущего Страшного суда и т. д.

Характерный пример: практически во всех памятниках, созданных вскоре после нашествия, появление монголо-татар и поражения русских князей рассматриваются в неразрывной связи с той «духовной ситуацией», которая сложилась на Руси в предшествующий период. Осознание собственной «греховности» и последовавший вслед за этим призыв к «покаянию», возникшие как итог рефлексии древнерусских писателей по поводу ордынского нашествия, явились важнейшими факторами духовного развития русского средневекового общества середины XIII‑XIV века[2].