Монголо–татары глазами древнерусских книжников середины XIII‑XV вв.

Первое серьезное исследование литературной истории «Сказания» принадлежит С. К. Шамбинаго. Первоначально он полагал, что наиболее древний и близкий к первоначальному текст «Сказания» находится в Никоновской летописи (Кипр.)[432]. А. А. Шахматов, подвергнув это положение обоснованной критике, пришел к выводу, что первоначальный вид памятника восстанавливается на основе Осн. и Летоп.[433] С мнением о первоначальности Летоп. выступил А. Марков[434]. Впоследствии к этому мнению присоединился и сам С. К. Шамбинаго[435], а также более поздний исследователь памятника В. С. Мингалев[436]. Л. А. Дмитриев на основе исследования большинства дошедших списков, вслед за А. А. Шахматовым, высказался за то, что «текст «Сказания», наиболее близкий к первоначальному, сохранился в текстах Летоп. или Осн. редакций»; из двух указанных редакций, полагал исследователь, текст Осн. содержит чтения, более близкие к первоначальному виду памятника[437]. Точку зрения Л. А. Дмитриева относительно первичности внелетописной Осн., подкрепленную новыми аргументами М. А. Салминой[438], поддерживает большинство исследователей памятника[439].

Однако, исходя из того, что текст Осн., всего лишь близок к первоначальному, а не передает таковой полностью, считаю оправданным, вслед за B. А. Кучкиным, привлекать для решения задач настоящего исследования общие чтения трех наиболее ранних редакций Осн., Летоп. и Распр.[440]

В науке предлагались различные датировки «Сказания». Ряд исследователей относит создание памятника ко времени, близкому к описываемым в произведении событиям, т. е. к концу XIV — первой половине XV века[441]. Среди наиболее распространенных следует отметить гипотезу Л. А. Дмитриева, который датировал появление «Сказания» первой четвертью XV века[442]. Однако в последнее время большинство исследователей склоняется к более поздней датировке «Сказания»[443]. В. С. Мингалев датирует составление памятника 30-40-ми годами XVI века[444]. М. А. Салмина промежуток времени, когда могло появиться «Сказание», ограничивает концом 40-х годов XV (составление т. н. «Свода 1448 года» — основного источника «Сказания») и началом XVI века (время появления текста «Сказания» Летоп. в составе первой редакции ВП, отразившейся в Лондонском списке)[445]. Наиболее же удачной следует считать датировку, предложенную В. А. Кучкиным. Опровергнув основания, по которым Л. А. Дмитриев отнес появление памятника к первой четверти XV века, исследователь датировал «Сказание» временем «не ранее 1485 года, а скорее — началом XVI века»[446]. В последнее время датировку В. А. Кучкина уточнил Б. М. Клосс. По его мнению, первоначальный вариант «Сказания» был составлен коломенским епископом Митрофаном в 10-20-е годы XVI столетия[447].

Достоверность сообщаемой в «Сказании» информации по-разному оценивается в литературе. Ряд исследователей с доверием относится к сообщениям позднего рассказа о Куликовской битве, оценивая памятник как «выдающийся исторический документ»[448]. Другие же говорят о «недостоверности» большинства фактов, приводимых в «Сказании»[449]. Последняя точка зрения представляется более обоснованной: «Сказание», возникнув через столетие после описываемых событий, не могло достоверно изображать Мамаево побоище. Отраженные же в произведении сведения более ранних источников в преобразованном виде в основном восходят к дошедшим до нас рассказам о Куликовской битве. Кроме того, судя по всему, автор памятника и не ставил перед собой цели создать «достоверный отчет о Куликовской битве». Вероятнее всего, его задачи были иными.

Монголо-татары в «Задонщине»

Среди памятников «куликовского цикла» «Задонщина» занимает особое место. С одной стороны, указанное обстоятельство обусловлено ее непростой литературной историей, изучение которой до сих пор не позволяет сделать до конца обоснованные выводы о происхождении, времени составления и влиянии памятника на другие сочинения, посвященные Куликовской битве. С другой стороны, жанровое своеобразие «Задонщины», ее неоспоримая близость «Слову о полку Игореве» (является ли эта особенность результатом подражания «Слову», или, наоборот, автор последнего воспользовался «Задонщиной» в качестве источника для вдохновения — это другой вопрос) предопределили особое место «поэтического отклика» на события Куликовской битвы в истории древнерусской литературы[450].

Упоминания о татарах и Мамае в «Задонщине» достаточно лапидарны[451]. Наиболее часто встречающееся определение татар — «поганые», в единичных случаях они — «хинови»[452], «бусорманы»[453]. Сам Мамай постоянно именуется «поганым», лишь однажды он назван «супостатом» русских князей[454] и «безбожным»[455]. Также в ряде списков «Задонщины» Мамай именуется «царем»[456].