Монголо–татары глазами древнерусских книжников середины XIII‑XV вв.

Автор пространной повести так же, как и автор краткого рассказа, в качестве главного фактора движения «поганых» на Русь рассматривает личную инициативу Мамая. В поздней летописной записи тезис о злой воле темника раскрывается более обстоятельно. Летописец пишет о гордыне Мамая, который «разгордевся мневъ себя аки царя», готовит поход на Русь. Тем самым подчеркивается нарушение темником норм социального этикета — «гордясь», Мамай берет на себя несвойственные ему функции — функции ордынского «царя». В данном случае автор Повести, вероятно, опирался на оценки Куликовской битвы современниками, совершенно отчетливо осознававшими незаконность притязаний Мамая на «царские» прерогативы и неоднократно подчеркивавшими, что борьба на Куликовом поле шла «не с царем, а с узурпатором «царства»»[497].

Развивая тему гордыни «поганого» «ординского князя», книжник охотно прибегает к историческим параллелям. В качестве образцов для сравнения с Мамаем летописец выбирает фигуры легитимных «царей» Батыя и Джанибека. В отличие от версии краткого летописного рассказа в пространной Повести Мамай идет на Русь не только «люто гневавшеся о своихъ друзехъ и любовницехъ, о князехъ, избьеных на реце на Воже» и желая «пленити Русскую землю», но для того, чтобы повторить действия Батыя. Мамай, собираясь в поход, призывает своих «темных князей поганых» пойти «на рускаго князя и на всю силу рускую, яко же при Батые было». «Крестьянство потяряемъ, и церкви Божиа попалимъ, и кровь ихъ прольемь, и законы ихъ погубимь», — призывает «ордынский князь», «хотя пленити крестьян»[498]. «Высокомыслие», гордыня проявляются Мамаем и тогда, когда накануне сражения он вступает в переговоры с Дмитрием. Темник «нача слати къ князю Дмитрию выхода просити, како было при Чанибеке цари, а не по своему докончанию»[499]. Нарушение Мамаем «своего докончания» еще больше усиливает оценку темника как нарушающего установленные порядки и иерархии, «беззаконного» узурпатора.

По сравнению с кратким летописным рассказом, посвященным Куликовской битве, негативность характеристик Мамая в пространной Повести усиливается. «Ордынский князь» именуется «нечестивым», «окаянным», «безбожным», «зловерным», «поганым», «темным сыроядцем», «старым злодеем» и пр. Среди наиболее характерных качеств темника автор Повести особо выделяет злобу и свирепость, ярость и гневливость. Мамай совершает «злый съветъ», «съветъ нечестивый»; зовет к себе «темныя своя князи поганыя»; «люто гневается» на Дмитрия из‑за гибели «своих друзехъ и любовницехъ, о князьяхъ, избьеных на реце на Воже»; «яростью подвижеся»,«свирепо и напрасно»[500] собирает свои силы; стоит за Доном «възбуявся и гордяся и гневаяся»; узнав о приходе Дмитрия, «възяряется зраком», «смущается умом», распаляется «лютою яростию, аки аспида некаа, гневом дышуще». Сам Дмитрий в молитве упоминает о «свирепстве» Мамая. Мамай, узнав о поражении своих войск, убегает в «свою землю» «паки гневаашеся и яряся, зело смущашеся» и т. д.

Летописец, конкретизируя, в чем именно проявлялась «гордость» узурпатора (тот, не желая быть просто «аки царь», хотел быть именно «яко Батый»), вместе с тем дает свое видение целей Мамаева (а заодно — ретроспективно — и Батыева) нашествия: замыслы «поганых» носили главным образом антихристианский характер и были направлены в первую очередь против веры.