Монгольская империя Чингизидов. Чингисхан и его преемники

Но и с волей хана все обстояло не так просто. Угедэй, немало повоевавший на своем веку, по складу своего характера отнюдь не был военным человеком. Ратоборствовать его заставляла сначала суровая воля отца, а затем необходимость довести войну до победного конца. Но и в этой ситуации он, по возможности, отлынивал от участия в военных действиях, ссылаясь то на жару, то на болезнь. Угедэй не любил воевать и считал, что четверть века участия в боевых походах для него более чем достаточно, и пришло время отдыхать и наслаждаться богатством и жизнью. Кувшин доброго вина был ему куда милее, чем отрубленная голова врага, — и в этом он резко отличался от своего отца. Миролюбие хана вполне поддерживалось и его первым министром Елюй Чуцаем, который всегда считал, что главное — это не воевать, а управлять.

Итак, основные военные задачи выполнены, общество и даже сам хан устали от войны, награбленных и беспрерывно поступающих новых богатств вполне достаточно, чтобы поддерживать сытую и обеспеченную жизнь для всех монголов на десятилетия вперед. Настало время мира? Ответ курултая оказался отрицательным.

Такое решение всемонгольского собрания знати было обусловлено несколькими достаточно вескими причинами. Во-первых, курултай отнюдь не являлся форумом всего монгольского народа, действительно уставшего от многолетних войн. Это было именно сборище знати, интересы которой вовсе не совпадали с чаяниями монгольских простолюдинов. Известно, что, по достижении определенного уровня благосостояния, увеличение богатств часто превращается в самоцель. Подобная метаморфоза произошла и со значительной частью монгольских нойонов. Прошли времена, когда быт аристократической семьи мало чем отличался от быта простых кочевников. За годы победоносных войн монгольская знать приобрела вкус к богатству, и приумножение этого богатства превратилось для нее в самодовлеющую ценность. К тому же тяготы военных налогов били по бедноте куда сильнее, чем по богатым. Одно дело, когда из десяти имеющихся коней семья отдает на военные нужды трех, и совсем другое, когда этих трех (пусть даже десять) отбирают из тысячного табуна. Привлекала нойонов и та огромная власть, которой они как командиры пользовались в боевой обстановке. И все складывалось согласно поговорке: «Кому война, а кому мать родна».

Второй и, пожалуй, не менее важной причиной того, что курултай принял решение о продолжении экспансии, а довольно миролюбивый Угедэй без колебаний подкрепил его своим ханским авторитетом, было пресловутое завещание Чингисхана. Великий завоеватель на смертном одре потребовал, чтобы с его смертью не прекратились монгольские захваты, а расширение империи шло до последних пределов мира. Слова эти были обращены, в том числе, и к самому Угедэю, который поклялся исполнить волю отца. И смерть Потрясателя Вселенной ничего не изменила. Авторитет Чингисхана оставался колоссальным, а его программа в течение долгих лет определяла жизнь монгольского государства и общества. Конечно, чем дальше в прошлое уходила эпоха Чингисхана, тем меньшим являлось это воздействие, но при Угедэе слова основателя державы воспринимались еще исключительно как руководство к действию.

Стоит отметить и еще один немаловажный момент. Гибель Цзиньской империи и державы Хорезмшахов, сильнейших государств Азии, да, пожалуй, и всего мира, создавала впечатление, что самое трудное для монголов уже позади. Сунская империя, сама долгое время бывшая вассалом Цзинь, за серьезную военную силу не считалась. Таким же было отношение и к еще остававшимся независимыми исламским государствам, и к не раз битым монголами кыпчакам-половцам. Пожалуй, лишь государства Европы воспринимались монголами как действительно серьезный противник, и в этом, видимо, одна из причин того, что именно Европа была избрана приоритетным направлением дальнейшего монгольского наступления.