К 1264 году Ариг-Буга оказался в практически безвыходной ситуации. Из-за дезертирства своих сторонников он уже не мог продолжать борьбу с Алгуем, а отступать можно было только во владения Хубилая. В такой ситуации Ариг-Буга принял решение сдаться на милость старшего брата. Он приехал в Кайпинфу (в 1263 году переименованный в Шанду) и здесь предстал перед торжествующим Хубилаем. После некоторой заминки, вызванной вполне понятной неловкостью, братья обнялись и со слезами примирились. Рашид ад-Дин и тут не преминул ужалить нелюбимого им Ариг-Бугу. Он рассказывает, что Хубилай утер слезы с лица брата и мягко спросил его: «Дорогой братец, кто был прав в этом споре и распре — мы или вы?» Ариг-Буга с определенным вызовом якобы ответил: «Тогда — мы, а теперь — вы!» Этим коротким диалогом Рашид ад-Дин показывает неблагодарность Ариг-Буги и отсутствие у него братских чувств, которые только что столь ярко проявил Хубилай. Но, учитывая предвзятость персидского историка по отношению к Ариг-Буге, скорее всего, этот разговор — лишь плод авторского воображения. В любом случае, Хубилай сначала не стал никак наказывать брата. Но такая снисходительность оттолкнула многих его сторонников, которые считали, что Ариг-Буга и его приверженцы не должны остаться безнаказанными. Некоторые открыто высказали свое недовольство, но особое впечатление на Хубилая произвели возражения Хулагу. Тогда Хубилай, согласно Рашид ад-Дину, попытался унять недовольных, приказав Ариг-Буге не показываться на его глаза целый год. Видимо, монголы сочли это наказание слишком мягким: они требовали чистки в рядах изменников, поддержавших Ариг-Бугу. Допросив Ариг-Бугу и выяснив, кто побудил его оспорить права старшего брата, Хубилай объявил одним из главных вдохновителей заговора Болгая, очень влиятельного сановника при Мункэ, и казнил его. Та же участь ждала еще девятерых главных приспешников Ариг-Буги.{Россаби, М. Золотой век империи монголов. СПб.: Евразия, 2009. С. 106–107.}
Настало время судить и самого Ариг-Бугу. Но Хубилай не захотел брать на себя единоличную ответственность за жизнь брата и решил созвать специальный курултай и для суда над ним и, что было особенно важно, для окончательного подтверждения собственного избрания на трон великого хана. Теперь, после устранения Ариг-Буги, это могло показаться простой формальностью.
Восстановление единства Монгольской державы и объявленный Хубилаем общеимперский мир могли казаться современникам этих событий столь же незыблемыми, как установления Великой Ясы Чингисхана. Хубилай располагал гигантской армией, составленной из ветеранов китайской войны; его верховную власть и авторитет признали все Чингизидские дома. Де-факто он уже являлся великим кааном Йеке Монгол Улус, дело оставалось за малым: для утверждения решений не совсем легитимного курултая в Кайпинфу требовалось собрать более представительный курултай, на который съехались бы все ведущие Чингизиды. В значительной мере это было формальностью, но формальностью, освященной законами божественной Ясы. Пятидесятидвухлетний Хубилай, уже не раз показавший свои таланты политика и полководца, отлично сознавал первостепенность этой задачи. И, начиная с осени 1264 года, он предпринимает серьезные шаги в этом направлении.
Главным для хана было добиться примирения и согласия двух знаковых фигур меняющейся структуры государства — заклятых врагов Хулагу и Берке. Хубилай сумел поставить дело так, что оба вождя улусов согласились на его верховный арбитраж в вопросе о спорных территориях в Арране и Азербайджане. Тем самым приезд на курултай обоих ханов оказался в их собственных интересах, и они, один за другим, дали согласие немедленно приехать на великое собрание Чингизидов в Каракоруме. С неменьшей пылкостью согласился на приезд и новый глава Джагатайского улуса Алгуй, ставший верным сторонником Хубилая и уже получивший от него ярлык, подтверждающий права на владения. Не посмел сопротивляться и разбитый Алгуем вождь Угедэидов Хайду: его силы были несопоставимо малы в сравнении с мощью каана.