Монгольская империя и кочевой мир

Данный анализ степных конфедераций дает пищу для дискуссии по поводу роли классовых отношений в формировании государства. Согласно традиционному марксистскому подходу, государства появляются только после формирования классов. В то время как у центрально-азиатских номадов наблюдалось имущественное расслоение, было бы преувеличением называть это классами. Кроме того, существовала постоянно повторявшаяся проблема перехода кочевников к «племенному» строю после распада их, условно говоря, «государств». Проблема здесь в господствующей точке зрения, согласно которой происхождение государства есть явление исключительно эндогенное. Степные конфедерации представляли собой единственные чисто «даннические» государства в том смысле, что основной доход они изымали только у других государств, в то время как собственные подданные давали очень мало. Формирование степных конфедераций может быть объяснено лишь, принимая во внимание мир-системные отношения. Это был необычный случай, когда менее сложная и менее иерархическая периферия или полупериферия (в рамках различения центра-периферии) эксплуатировала более сложный центральный регион. Этот пример наглядно показывает, почему Чейз-Данн и Холл [Chase-Dunn, Hall 1997] настаивают на том, что отношение между различием центра-периферии и иерархией центра — периферии должно изучаться эмпирически, а не предполагаться теоретически.

Степные конфедерации могут пониматься как полупериферийные, а не как периферийные. Если китайская империя представляла собой центр, отдаленные кочевники — периферию, а ближние степные конфедерации — полупериферию, тогда такая ситуация представляет собой интригующую загадку мир-системы. Здесь полупериферия растет вследствие неравного обмена в свою пользу с центром и использует свою мощь для блокирования процесса формирования соперничающих полупериферий. Однако, тем не менее, она остается зависимой от центра в том смысле, что это отношение находится в зависимости от материального состояния центра.

Кажущаяся противоречивость эксплуатации полупериферией центра частично нивелируется соотношением размеров. Китайские государства превосходили степные конфедерации по населению в сто и более раз. Таким образом, то, что они давали степнякам, было относительно малым по сравнению с другими обменами и, тем не менее, представляло жизненную необходимость для номадов. Поэтому одни и те же обмены представлялись степным кочевникам «данью», в то время как китайцы называли их «подарками» или «взятками» [Jagchid and Symons 1989, гл. 2 и 4].

На другом конце Афро-евразии негосударственные народы, противостоявшие Риму, были более разнообразными и представляли собой проблему другого рода [Dyson 1985; Wells 1999]. Вдоль восточной и южной (т. е. Северная Африка) границ негосударственные народы были более или менее одинаково подвижными скотоводами. На европейских границах народы варьировались от полуоседлых ранних земледельцев до сложных вождеств. Рим оказывал значительное, хотя и неравномерное, давление на своих соседей, стимулируя политическую централизацию негосударственных обществ. Иногда это давление имело отрицательные последствия и для самого Рима как, например, в случае разгрома Артемием римских легионов в битве в Тевтобургском лесу в 9 г. н. э. [Wells 1999].

В отличие от степных западно-азиатские и северо-африканские кочевники имели родовую организацию, которая менее поддавалась экспансии посредством включению в «фиктивную» генеалогическую структуру, что, возможно, отражало важные географические различия [Barfield 1990]. Номады более часто и охотно чередовали кочевой и оседлый образ жизни [Cribb 1991]. Это могло происходить в особенности из-за того, что они занимали очень разнообразный ландшафт трансгуманный тип хозяйства. Соответственно, они часто имели симбиотические отношения с оседлыми земледельцами регионального центра [Barfield 1993, p. 94].

В конце концов, римская стратегия отношений с негосударственными обществами отличалась от китайской, а также парфянской, селевкидской, сасанидской и стратегий других государств Западной Азии. Продолжая свою раннюю политику федерализации, Рим часто старался превратить своих стародавних негосударственных противников в союзников. Эта стратегия перемежалась с территориальным или прямым, либо гегемоническим, или непрямым контролем.