Монгольское нашествие на Русь 1223–1253 гг.

«[Посла Батый Менгукана соглядати града Киева]; Меньгуканови же пришедшу съглядати града Кыева, ставшу же ему на онои стране Днепра у градъка Песочнаго, видев град, удивися красоте его и величьству его, присла послы своя к Михаилу и к гражаном, хотя и прелстити и не послуша его, [а посланных к ним избиша]»[317].

Если следовать сообщению Рашид ад-Дина, то Менгу мог оставить Кавказ не ранее августа 1239 г. А если привлечь показания «Юань ши», то он еще участвовал в штурме Магаса в феврале 1240 г[318]. Следовательно, ранее поздней осени 1239 г. его визит к Киеву состояться не мог, то есть он не был как-либо связан с захватом Переяславля или Чернигова. В русских летописях рассказ о появлении на Днепре хана Менгу обычно размещается либо в самом начале статьи 6748 (1240) г., либо в конце предыдущей статьи. Вероятно, речь должна идти о марте 1240 г., когда лед с рек уже сошел.

Убийство послов и очевидное неприятие Михаилом примиренческой линии должны были уничтожить для Киева все шансы избежать нападения. Нет никаких свидетельств того, что русские князья в эти годы пытались заключить некий союз и что-либо противопоставить монгольской угрозе. Ничего! В источниках об этом не сказано ни слова! Наоборот, летописи повествуют о другом — о том, что монгольский фактор стал поводом для нового витка княжеских усобиц.

* * *

Как только Владимирское княжество слегка оправилось, великий князь Ярослав принялся настраивать новую, свою систему междукняжеских отношений на Руси. Возможно, он понимал, что еще одного похода Батыя на северо-восток не будет, на очереди был Юг, причем далее захватчики должны были последовать в Европу. В Суздальских землях для монгольской империи не было более угрозы. Те воинские контингенты, которые сохранились в распоряжении великого князя, теперь могли произвести впечатление только на соплеменников, но никак не на монгольских ханов. Этим следовало воспользоваться.

Первоочередной задачей Ярослав считал закрепление своего статуса и своих наследников в северных землях, на которые не распространялись интересы евразийской империи. Летом 1239 г. старший Ярославич, Александр, женился на наследнице Полоцкого княжества Брячеславне. Свадьба состоялась в Торопце, а затем продолжилась в Новгороде[319]. Связано это было, возможно, с тем, что собственно Полоцк был занят каким-то другим князем, поддерживаемым Литвой. То есть сам этот брак не означал автоматического утверждения Ярославича в Полоцке, а лишь обозначал его перспективные претензии. С литовцами у Новгорода были давние счеты. Эти дикие племена нападали на новгородские земли с завидным постоянством и нарастающей интенсивностью в 1200, 1213, 1217, 1223, 1225, 1229, 1234 гг[320]. Русские князья сами ходили против языческой Литвы в 1204, 1210, 1219, 1224, 1234 и 1236 гг. (в основном это были погони и ответные — карательные экспедиции)[321].

Для того, чтобы показать пример своему наследнику, Ярослав Всеволодович еще до свадьбы сына весной 1239 г. лично ходил на Смоленск и освободил его от засевших там литовцев, а «смоляны же урядив, и посади у них князя Всеволода Мстиславича на столе»[322]. Летопись подчеркивает, что Ярослав вернулся из этой кампании «со множествомъ полона, с великою честью», что должно говорить о его особенно показательных успехах, ознаменовавших начало фронтального наступления на соседние земли — полнились богатства и население Северо-Востока. Особенно перспективным объектом экспансии должна была стать значительно усилившаяся за последние годы Литва. Регулярным нападениям кровожадных литовцев подвергались новгородские владения вплоть до Старой Руссы и озера Ильмень. Для предотвращения этих набегов в том же 1239 г., сразу после окончания свадебных торжеств, молодой Александр Ярославич приступил к организации линии оборонительных укреплений («городков») в среднем течении Шелони (Порхов и др.)[323]. Эти же укрепления могли использоваться в качестве базы для организации наступления на полоцкие земли.

Примечательно, что Ярослав более активно стал расширять сферу влияния в направлении, параллельном наступлению монгольской армии — чуть севернее. Он открыто (через старшего сына) предъявил права на Полоцк, а в захваченный Смоленск посадил своего ставленника. В жертву был принесен малозначимый теперь Переяславль-Южный, положение которого на границе лесостепи не давало шансов сохранить его в безопасности. Фактически отказавшись от владений на юге, великий князь Владимирский стал верховным сюзереном всех северорусских земель от Полоцка до Нижнего Новгорода и от Ладоги до Смоленска.