Монгольское нашествие на Русь и Европу

Практически все реконструкторы склонны считать, что ее атака была решающей и могла коренным образом изменить ход сражения, причем панцирная кавалерия буквально врезалась в ослабленные вражеские ряды, нанося копейный удар (пускай он и не сродни встречному соударению взаимно атакующих всадников, как то практиковалось у рыцарства), а потом довершая дело клинками и булавами. После чего, когда противник, наконец, не выдерживал и обращался в бегство, начинался финальный этап: монголы активно преследовали отступавших, нанося им огромные потери, иногда даже большие, чем во время самой битвы. Это в основном осуществлялось уже силами легкой конницы, во время предшествующего боя выполнявшей в основном вспомогательные задачи, а потому сохранившей свежих коней.

Вполне логично. Этому не противоречит и тот факт, что монгольское наступательное вооружение по самому своему характеру предназначено для поражения слабозащищенного противника в бою на дальних дистанциях. Ведь количественно все равно преобладает средневооруженная конница (у всех врагов – тоже!), которой очень “по руке” стрелы с плоскими и широкими, до 4—5 см, наконечниками, предназначавшиеся для стрельбы по не защищенной доспехами цели, двуногой и особенно четвероногой. […]

Но если сама монгольская тяжелая конница, у которой защищены и кони, и люди, действительно должна была врезаться во вражеские ряды с копьями наперевес, то отчего тогда у всех конников, даже тяжеловооруженных, седла с низкими луками, не приспособленные для конной сшибки? И манера езды – тоже: на коротких стременах, с высоко поднятыми коленями, “лучная”, а не “копейная”. Положим, фронтальное столкновение на рыцарский манер и не предусматривалось; но все равно при таких обстоятельствах тяжеловооруженный батыр слишком легко может быть сброшен с лошади. Тогда имеет ли смысл вообще врезаться во вражеские ряды? И вообще: ставилась ли перед панцирными батырами такая цель?

Может быть, их высокая защищенность – “девайс” для лучной стрельбы? Будучи трудноуязвимыми, они подъезжают на сравнительно близкое расстояние и расстреливают врага прицельно, на выбор: им ведь, помимо прочего, не надо сложно маневрировать, носиться перед вражеским войском галопом, “сбивая прицел” неприятельским лучникам…[177]

Ничего невероятного в этом нет: такая тактика была характерна для тяжеловооруженных разновидностей степной конницы на всех этапах ее существования, начиная со скифского включительно. Правда, даже тяжеловооруженные скифы еще не имели стремян, так что для них в принципе было почти невозможно “врезаться” во врага. Для монголов такая возможность закрыта не была. Но очень возможно, что даже тяжеловооруженные монгольские всадники и даже во время ближнего боя главным образом стреляли, “бросая” большие стрелы с широким наконечником вблизи в лицо, в руки и пр. А колоть и рубиться начинали лишь после того, как все возможности вести стрельбу оказывались исчерпаны.

[…] А что тяжеловооруженные всадники делают в самом конце боя, когда сопротивление врага уже сломлено? Похоже, пересаживаются на запасных лошадей и принимают участие в преследовании, помогая легковооруженным и тем из средневооруженных, кто пока еще сохранил силы (ведь именно эта категория воинов принимает на себя основную тяжесть боя), при этом опять-таки работая как лучники!»[178]

Вероятно, можно констатировать тот факт, что наступательное вооружение дружинников было в большей мере, чем у монголов, приспособлено для поражения защищенного доспехами противника (узкий граненый наконечник копья, клевец, чекан). В принципе, при прочих равных условиях, это давало дружинникам некоторое преимущество в рукопашном бою с тяжеловооруженными монголами. Но в том-то и дело, что Чингисхан внедрил в свою армию столь развитое военное искусство в первую очередь для того, чтобы лишить противника возможности сражаться на равных.

Монгольский тяжеловооруженный всадник при лобовом столкновении с дружинником был бы выбит из седла, так как монгольские седла были приспособлены не для конной сшибки, а для стрельбы из лука. Дело в том, что монголы использовали короткие стремена и высокие седла. Это давало им возможность, приподнявшись на стременах и удерживаясь шенкелями[179], балансировать корпусом и амортизировать ногами, ведя при этом стрельбу из лука. Стоя на стременах, они избавлялись от тряски во время скачки, сохраняя корпус в относительном покое. Дружинники для обеспечения устойчивости в момент копейного удара использовали длинные стремена и седла с высокой и широкой задней лукой. Всадник упирался в стремена вытянутыми вниз и слегка вперед прямыми ногами, корпус откидывал назад и опирался на заднюю луку седла. В этом случае сила удара копья складывалась из скорости и массы коня и массы тела всадника.