Моника Лербье

Он подумал, назвал несколько имен, определил каждого одним резким, критическим словом. Они сходились во вкусах. Моника, развлекаясь беседой с писателем об искусстве и литературе, спрашивала себя в то же время, почему так странно растет их взаимная симпатия? Он был некрасив еще больше, чем в их первую встречу, у Виньябо. Резкость в суждениях и его грубость не отталкивали ее сейчас. Что же это? Смутное влечение к человеку, связанное с неизгладимыми воспоминаниями? Бессознательная связь с дорогим сердцу прошлым? Но тогда она с тем же удовольствием продолжала бы разговор и с Бланшэ, когда тот подошел к ней в Лувре!.. «Нет, меня влечет эта прямота, — подумала она, слушая его резкий голос. — Он честный человек». Наивность души, скрытая грубоватой личиной, сила чувств, звучащая в острых словах, поражали Монику в Буассело редкой для нее и ценной новизной.

Несколько раз она отмахивалась от укоризненных жестов мадам Бардино.

— Сейчас приду.

Но минуты летели, а они все еще разговаривали.

— Прощай, изменница, — крикнула ей Понетта, уходя.

Она очень скучала с сонным Рансомом и обозлившимся Пломбино. Когда Моника их бросила, они снова заговорили о своих нескончаемых делах… Понетта находила, что у Моники положительно не все дома! С такой дурой ничего не выйдет! Пренебрегать миллионами, когда можно их взять, не давая ничего взамен! Предпочесть барону этого рыжего невежу!

Все трое с достоинством прошли мимо их стола. Умолкший Буассело проводил их глазами. Как всегда сгорбленный, точно под тяжестью своего прошлого, последним вышел Пломбино. Моника весело крикнула им вслед:

— Счастливого пути!

Буассело ее передразнил:

— Однако же этот толстяк… гиппопотам, как вы его называете… Он, кажется, очень уязвлен.

— Бедный!..

Она в нескольких словах рассказала ему о несчастной страсти Пломбино, рассказала, почему он сделался одним из самых крупных благотворителей Нансеновского комитета.

— Барон филантроп, — сказала она иронически. — Вы над ним не издевайтесь…

— Барон? — воскликнул Буассело с деланным изумлением. — Барон? Что это за птица?

Она рассмеялась. Ей, как и ему, казались нелепыми эти титулы псевдодворянства, льстящие только самому пустому тщеславию. Ловушка для дураков — добыча спекулянтов на человеческой глупости!

— И подумать, — сказал Буассело, — что однажды пробушевала ночь четвертого августа! Революция, где ты?

Кафе опустело. Лакеи составляли стулья.

— Час! — сказала Моника. — Уже поздно!

— Правда, — удивился Буассело, — как пролетело время!..

На углу Оперы он стал поспешно прощаться. Моника хотела уже сесть в такси, но вдруг он спросил:

— Вы где живете? В какой части города?

— На улице Боэти, разве вы не знаете?

Он пробурчал:

— Для вас ведь вовсе не обязательно жить возле магазина!

Она почему-то улыбнулась, вспомнив о своей холостяцкой квартире на Монмартре, и сказала:

— Да, но я живу на антресолях над магазином. И надеюсь, что вы доставите мне на днях удовольствие и придете с нашим другом Виньябо завтракать.

Буассело был польщен. Небанальна и проста, несмотря на известность. Да, с ней приятно встретиться еще!.. Он дружески пожал ей руку.

— Значит, решено? Да, а ваш адрес?

— 27, улица Вожирар.

— До свидания! Я вам черкну…

Автомобиль тронулся. Она наклонилась и проводила глазами медленно удаляющуюся, приземистую фигуру.

Славный он, этот Буассело…

Часть третья

После вечера в «Наполитене» они виделись еще раза три или четыре, но этого было достаточно… Смутный проблеск желания разгорелся пылающим пожаром.

Во-первых, завтрак вместе с Виньябо в очаровательной квартирке на антресолях на улице Боэти…

В глазах Буассело Моника, в скромной и элегантной обстановке, каждая мелочь которой подчеркивала ее индивидуальный вкус, предстала в новом свете. Современная фея — в созданном ее фантазией дворце…

Она влекла его не только своей элегантностью и плотской соблазнительностью, к которым суровый писатель все же имел тяготение, как ни старался это скрывать.

Он вышел из простой среды, но, несмотря на кажущееся пренебрежение к внешности, в нем оставались от трудного начала его карьеры — от дней, проведенных среди богемы Монмартра и в ателье Монпарнаса, — далеко не удовлетворенные аппетиты.

Моника импонировала ему окружающей ее роскошью и не изведанной еще им утонченностью. Пленял также ее тонкий ум и культура, проявляющиеся даже в случайных разговорах.

Хотя Режи Буассело и находил, что женщина должна быть только красивой самкой, индивидуальность Моники влекла его как очаровательное достоинство. Ее профессия, такая далекая от его собственной, ее успехи — все это ставило их на равную ногу и способствовало сближению.

Как декораторша — она интересовала, будь писательницей — только раздражала бы.

Уважая в ней равную и притом в той области, где развитие их талантов не мешало друг другу, Буассело скоро превратился в ежедневного гостя — друга Режи. Она открыла ему всю душу. Он скоро узнал о ней все — и жалость перешла в нежность.