Моника (ЛП)

- Ренато пил весь вечер! Он как сумасшедший! Заставляет признаваться не знаю в чем. Оскорбляет, плохо обращается, говорит что-то непонятное. Он заставляет сказать ему что-то, но мне нечего сказать. Нечего, нечего! Мне нечего сказать!

Она бросилась в объятия дамы, которая ее не оттолкнула, она всхлипывала, спрятав лицо у нее на груди. Молодое тело подрагивало, взгляды матери и сына скрестились. София снова горячо вопрошала взглядом, но ответом Ренато было горькое выражение побежденного, и София спокойно вздохнула, смягчаясь:

- Боюсь, что все мы немного вне себя. Случилось много неприятного. Еще я узнала, что Каталина, не попрощавшись ни с кем, уехала в Сен-Пьер. Она взяла карету, которая была приготовлена для двух молодоженов, и поехала почти вслед за ними. В определенной степени, эта затея неплохая. Полагаю, это тебя успокоит, Айме, и тебя, Ренато. Бедняжка не могла спокойно отдать дочь Хуану Дьяволу.

- Она сама ее вручила! – живо исправил Ренато.

- Конечно, сынок, но естественны волнения матери, и даже для сестры.

София медленно вновь посмотрела на сына, пробежала глазами по просторной спальне, теперь неряшливой и беспорядочной, задерживаясь на столике со спиртным, и повернулась к лицу молодого Д`Отремон, упрекая:

- Вижу, ты действительно много выпил, Ренато. Тебе лучше привести себя в порядок и успокоиться, и ты тоже успокойся, Айме. Больше не плачь. Ничего не случится. Нет роз без шипов, нет неба без бури. Не нужно давать молодоженам повод для ссор. Боюсь, мы ничего не можем поделать. Пойдем в мою комнату, Айме.

Люцифер почти сменил курс, вышел с рейда через узкий пролив и набирал скорость, проскакивая меж подводных камней, вновь бросая вызов свободным стихиям. Хуан уверенно держал штурвал, яркий луч молнии осветил его с ног до головы. Буря ослабела, далекий берег остался позади. Среди мачт продвигалась маленькая и темная фигурка, наклоняясь от резких кренов корабля.

- Капитан, там новая хозяйка?

- Да, Колибри, там за дверью, – кивнул Хуан, в явно плохом настроении. – Женщины мешают на палубе, когда буря. Ладно, они мешают всегда, а когда буря, тем более. Помни об этом, когда станешь управлять кораблем.

- Но хозяйка, капитан. Сегундо сказал, что она больна.

- Скажи Сегундо, чтобы следил за языком, когда его не спрашивают!

- Вы не позволите мне взглянуть на нее, капитан? Позаботиться о ней? Да, дорогой капитан, дайте мне зайти. Ради вашей матери…

Умоляя, Колибри обнял ногу Хуана, и на миг мужественная голова наклонилась и посмотрела на мальчика, в чьих глазах блестели слезы. Затем он снова посмотрел на туманный темный горизонт с нависшими облаками, на море, скрывшееся за горами. Яростно лил дождь; весь этот варварский спектакль бури едва освещался бледной вспышкой двух отдаленных молний. Хрупкое судно скрипело, содрогалось от самого киля до верха бизань-мачты, сопротивляясь бури, погружаясь, как нож, в соленую плоть моря. Точно также сердце Хуана Дьявола чувствовало и сопротивлялось всем стихиям, обществу, жизни. Как горькая пена хлестала по губам, так горечь просачивалась из души; как над кораблем довлела опасность, также над ним довлели его напряженные мысли и намерения. Он ненавидел и хотел ненавидеть еще больше; его душила ярость, и он хотел, чтобы эта ярость стала глубже, как воды океана. Он хотел ненависть сделать бесконечной и вознести ее настолько высоко, насколько ненависть этого мира отвергла его. На своих коленях он чувствовал горячее дыхание негритенка, наивный и умоляющий голос достиг его, как и образ белой женщины, которая лежала, как мертвая, на спальных досках, такая беззащитная и несчастная, как и этот мальчишка, чьей жизнью от мог распорядиться одним словом; наполовину сочувствуя и наполовину сердясь, он сказал:

- Возьми ключи, заходи и оставь меня в покое!

Маленькие темные ручки сначала робко прикоснулись к горячим белым рукам, изнуренным лихорадкой, лежащим вдоль неподвижного тела, и тревожно задрожали. Колибри глазами пробежал по тонкой обморочной фигуре. Большие глаза приблизились и изучали фиолетовые круги под глазами с густыми ресницами. Приоткрывшиеся иссохшие губы дышали неровно.

- Хозяйка, хозяйка, сеньорита Моника. Вам плохо? Очень плохо? У вас болит голова, правда?

- Нет, не трогай меня. Убей меня, убей! – в бреду говорила Моника, слабо двигаясь и жалобно стонала: – Нет, только не это. Отпусти меня, отпусти. Оставь меня! – Слабое тело отчаянно двигалось и руки простерлись в воздух, словно отталкивали воображаемое тело. – Сначала я умру, сначала умру! Ты должен сначала убить меня! Нет, нет! Нет, о…

Вся она крутилась, будто боролась; руки отчаянно сопротивлялись, терзая темное платье. Колибри, ужаснувшись, подошел к двери, куда вошла крепкая мужская фигура, и взволнованно объяснил:

- Она больна, капитан. Ей плохо. Да, капитан, да. Именно так. У нее лихорадка, чума, болезнь. Наверно она подхватила тропическую лихорадку в хижинах. Плохо, что она лечила!

- О чем ты говоришь?