Моногамия

Я сама себе хозяйка потому что фрилансер, летом у меня абсолютный отпуск, и поэтому мы часто гуляли с Алёшей. Алекс часто присоединялся с предупреждением или без – иногда он просто находил нас, появлялся вдруг ниоткуда. Не знаю, как у него это получалось...

Солнечный день, шум каруселей, детские крики, визг и смех – настоящее лето. Мы делились воспоминаниями, Алекс рассказывал о своих приключениях в детстве, о том, как сильно шалил, и как изобретательно его наказывали. Я смеялась от души, потому что на самом деле было очень смешно и даже завидно, потому как моё детство было несравнимо скучнее и проще. Алёша внимал Алексу с открытым ртом, он никого и никогда не слушал с таким вниманием и почтением. Мой ребёнок нашёл своего кумира, и как же мне было больно и обидно, что не в родном отце, а в этом, совершенно чужом нам человеке, и, что хуже всего, абсолютно таинственном и незнакомом. Я чувствовала, что Алекс сознательно выдаёт минимум информации о себе, создавая лишь иллюзию открытости, я ясно ощущала глубину Марианской впадины в этой личности, её темнота и таинственность манили, желание приблизиться приковывало всё сильнее.

Но, я - человек с детства поставленный в рамки: твёрдо знаю цену себе и пределы своих возможностей, вижу свои горизонты и никогда за них не хожу, и даже не имею таких намерений. Меня воспитали в традиционно пуританской семье, и это лишь первая часть Марлезонского балета. Вторая – моя исключительно природная чёрствость и холодность: Артём метко прозвал мою душевность Северным Ледовитым Океаном, а тело моё ледяной глыбой. Конечно, сознавая свои недостатки, я пыталась исправлять их и медленно шла по этому пути, но флирт с другим мужчиной бесспорно был явлением, лежащим очень далеко вне границ моего мира.

Самое удивительное то, что Алекс понял это. Прочувствовал, не знаю, может очень опытный и знавал таких, как я. Я догадывалась, что нравлюсь ему, но не была до конца уверена в качестве кого: друга, собеседника или кого-то ещё. Главное, он долго, около месяца, не делал никаких попыток развить наше наиприятнейшее и комфортное общение в ухаживание, и я была благодарна ему за это.

Обязательно Matthew perryman jones Im looking for you

Так было до жаркого июльского дня в парке развлечений. Мы ели мороженое кофейное или шоколадное. Оно таяло так быстро, что вытекало из рожка, стекало по Алёшиным рукам, щекам и капало на шорты огромными коричневыми кляксами. В любой другой день меня бы это расстраивало и злило, но только не сегодня. Я столько смеялась, что жизнь казалась мне счастливой, день роскошным, а испорченные шорты – ерундовыми. Я заливалась смехом, совершенно не боясь казаться неадекватной, и между приступами этой беспочвенно-безудержной радости выхватила его глаза, затем снова и снова, и это был взгляд ребёнка, глядящего на безумно желанную, но бесконечно дорогую игрушку в магазине, ту, на которую можно смотреть, но нельзя трогать, и уж тем более играть. Он был приятен мне, этот взгляд... Он обволакивал меня, он был приторно сладок как мёд, я чувствовала, как теряю ощущение реальности… А потом случилось одно из самых восхитительных и ярких событий в моей жизни, одно из тех, что остаются на всю жизнь сладким воспоминанием, наполняющим наше существование смыслом, тех, которые проносятся перед глазами в момент угасания навеки…

Моё мороженое потекло, так же, как и Алёшино, оно капнуло на моё бедро, запястье и подбородок. Я смеялась, закрыв глаза, мне было хорошо, мне было радостно, и в этом состоянии полуэйфории я почувствовала нежнейшее прикосновение к своей коже, прикосновение бабочки, она коснулась моего бедра, затем задержалась на запястье и, наконец, до того, как она приблизится к моему лицу, я усилием воли раскрыла глаза и увидела его губы, его залитое солнцем лицо, смуглую кожу. Его запах был потрясающим, пропитанным феромонами до такой степени, что я забыла, кто я, и где нахожусь…

Алекс собирал мороженное с моей кожи своими губами и языком, и это было фантастически, сказочно, незабываемо приятно… Моё тело, как и мой разум, парило в невесомости, я не слышала шума, люди и весь мир перестали существовать, я лишь видела ослепляюще яркий свет и фрагментарно смуглую кожу и нежные губы. Лишь спустя мгновения, до меня дошло, что он целует меня страстным, жарким, жадным ртом, целует так, будто хватает воздух, будто до этого задыхался, и вот, наконец, может дышать… Я знала, что это не флирт, не ухаживание, я чувствовала всем своим существом, что это порыв внезапный, незапланированный, несдержанный, и именно это и делало происходящее ещё более восхитительным…

Когда Алекс сам вдруг очнулся и понял, что сделал, я уже смотрела ему в глаза совершенно осознанно, и он испугался, медленно отстранился, стал извиняться, я уверяла, что всё нормально, но, мол, не делай так больше. Он – я не буду, но глаза, совсем другие: его накрыло так же сильно, как и меня…