Моноклон

Парень что-то выкрикнул про 31-ю статью Конституции и многие из стоящих на эскалаторе подхватили. Тамара Семеновна держалась. Ноги ее дрожали, во рту пересохло. И уже почти наверху, когда рифленые ступени под ногами стали привычно складываться, она вдруг почувствовала, как шевельнулся под юбкой фаллос. Это шевеление стоило всей прежней жизни Тамары Семеновны. Она оцепенела в восторге.

Толпа с эскалатора понесла ее вперед, через стеклянные двери, на площадь, где разноцветная людская каша шумно упиралась в ряды угрожающе одетых в черное милиционеров.

Фаллос Тамары Семеновны стремительно восстал. Задрав ее юбку, он мощно раздвинул толпу. Люди даже не успели шарахнуться от него. Наливаясь силой и объемом, багровая головка двинулась вперед по площади, подминая и расшвыривая людей. Став размером со стоящий неподалеку милицейский автобус, она снесла два ряда черного оцепления и приподнялась над площадью.

Чудовищный фаллос воздымался. Смугло-розовое тело его вытягивалось, выгибаясь кверху. Толстенные фиолетовые вены, подобные чудовищным ископаемым змеям, ползли по фаллосу, наполняя его кровью. Он наливался, толстел и креп с каждой секундой. Головка уперлась в памятник Маяковскому. Раздался треск. Каменный Маяковский отшатнулся назад и стал рушиться навзничь.

Площадь замерла.

Маяковский громко рухнул, разваливаясь на куски.

Люди вскрикнули.

Скрытое до этого в облаках солнце выглянуло. Лучи его пролились на багровую головку фаллоса, воздымающегося над Москвой все выше и выше…

Тамара Семеновна открыла глаза.

С недоумением она обнаружила себя стоящей на площади возле выхода из метро «Владыкино», где так и не побывала ни разу в жизни. Она стояла, подняв свою длинную юбку. Напротив стояли разные люди. И молча смотрели на нее: кто с усмешкой, кто с хмурой неприветливостью. Прямо напротив стояли двое парней — русский и таджик. Они держали в руках недоеденное мороженое.

Тамара Семеновна опустила глаза вниз, посмотрела на то, что было у нее под задранной юбкой и что она теперь показывала всем. Там виднелся ее обычный женский пах, поросший негустыми волосами. Ниже паха шли ее обыкновенные ноги. Никакого фаллоса не было и в помине.

Это вызвало у нее еще большее недоумение.

Не опуская юбки, она перевела свой взгляд на людей.

Люди смотрели на ее пах.

— Пыздец? — вопросительно произнес таджик и лизнул мороженое.

Тамара Семеновна опустила юбку и пошла в метро.

Владимир Сорокин

Тимка

Продавщицы Мокшева, Голубко и Абдуллоева без стука вошли в кабинет Сотниковой. Екатерина Станиславовна, надев стильные узкие очки в тончайшей золотой оправе, перелистывала бухгалтерский отчет за третий квартал для налоговой.

— Да… — не глядя на них, произнесла она, быстро просматривая подшитые листы.

Продавщицы молча, со скучающе-напряженными лицами встали посередине кабинета.

— Да? — она подняла глаза, увидела вошедших, сняла очки, потерла переносицу загорелой рукой с огромными накладными ногтями молочного цвета и двумя золотыми кольцами, вместе составляющими венецианскую маску.

Продавщицы молчали.

— Так, — она поморгала, повела затекшей шеей. — Где Нина Карловна?

— Идет из фасовки, — буркнула Голубко.

Сотникова вытянула из плоской пачки «Слим» тонкую сигарету, закурила:

— Значит, человеческого языка не понимаем?

Продавщицы молча смотрели на нее.

— И работать профессионально не желаем?

— Мы хотим работать, — ответила за всех коренастая, со сросшимися черными бровями Абдуллоева.

В кабинет стремительно вошла маленькая, круглая Нина Карловна:

— Что случилось, Катерин Станиславна?

— Случилось, опять случилось, — закивала головой Сотникова, выпуская дым сквозь пухлые губы. — Стоят и трут, стоят и трут. Опять!

— Девочки, — Нина Карловна укоризненно повернулась к продавщицам.

— Мы обсуждали кондишен, — сказала Мокшева.

— Что? — скривила губы Сотникова.

— У нас холодновато в отделе.

— Пятнадцать градусов, как положено, — тряхнула клипсами Нина Карловна. — У вас же кофты под халатами, вы чего?

— Конди-и-шен! — Сотникова откинулась в кресле, закачалась. — Врет и не краснеет.

— Мы правда обсуждали кондишен, — Голубко смотрела исподлобья.

— А чего ж вы ржали, как кобылы, а? — повысила голос Сотникова. — От холода?

— У вас у каждой свой фронт: колбаса, мясо, полуфабрикаты, — зачастила Нина Карловна. — Каждая стоит на своем, каждая отвечает за свое место, каждая следит, каждая смотрит покупателям в глаза, улыбается, предлагает…

— Стоят и трут, стоят и трут! — взмахнула рукой Сотникова. — Как неделю назад терли, так и сейчас. Вы что, на митинге? Оппозиция?

— Мы не оппозиция, — ответила с улыбкой Голубко. — Больше не повторится, Катерина Станиславовна.

— У нас не Черкизон, красавицы, — стремительно стряхнула пепел Сотникова. — Мы и так покупателей теряем, время слож-ней-ше-е. А вы мне — нож в спину. На, Екатерина Станиславовна, получай нож в спину!

— Бонуса лишитесь, — качала круглой головой Нина Карловна. — Лишитесь бонуса.

— Конечно! — качалась в кресле Сотникова. — Новогодний бонус получат далеко не все. И это не только из-за кризиса. Не только.