Монолит

Вокруг была только темнота, не было звуков, чувств, направления. Лишь иногда издалека доносились невнятные голоса… «Осторожнее перекладывай его на носилки… прижми рану вот тут…» Но голоса звучали всё тише и тише. Я всегда верил, что после смерти нет ничего, но сейчас чётко осознавал себя. Неожиданно стали возвращаться необычно яркие воспоминания. Наверное, выражение «жизнь промелькнула перед глазами» как раз об этом. Я вспомнил, как после убийства милиционеров на меня объявили настоящую охоту. Отец Кости объявил за мою голову награду настолько большую, что я нигде не мог найти себе приюта. Моё обезображенное лицо смотрело на меня с каждого телеэкрана, с каждой газетной полосы. С тех пор я убивал ещё трижды. Два раза — мужчин в перестрелке. На самом деле мне хотелось верить, что их раны были не смертельны. Но вот Веронику Вязникову, свою бывшую однокурсницу, я выбросил в окно с 12-го этажа. У неё я надеялся найти приют уже после того, как нелегально пересёк границу с Украиной и в товарном вагоне добрался до Киева. Мне просто не куда было идти, а её адрес я нашёл в телефонном справочнике. Вероника открыла дверь, выслушала мою историю, дала новую одежду. Её муж был в командировке. Я смог поесть, вымыться и на какой-то миг мне показалось, что все наши ссоры в университете и прошлые обиды ничего не значат. Но потом ощутил, что у чая странный привкус, а в руках у Вероники заметил колотушку для отбивки мяса с удобной пластмассовой рукояткой и топориком на обратной стороне. Я успел закрыться рукой и отделался всего лишь сломанным носом. Вероника занесла колотушку для следующего удара, но я перехватил её руку и швырнул лёгкое тело в сторону панорамного окна с приятным видом на Андреевскую церковь. Стеклопакет не выдержал — и девушка полетела вниз в облаке стеклянного крошева, комедийно размахивая бесполезным молотком-топориком, который она так и не выпустила из рук. Иногда деньги делают из людей чудовищ пострашнее кровососов…

Из темноты проступили очертания: лес, колючая проволока, покосившаяся оранжевая вывеска со странноватой на русский слух надписью «Небезпека радiаци». Между ветками я вдруг увидел оборванного человека в грязной рваной куртке и джинсах с автоматом в руках, лицо мужчины было замотано бинтами, и только глаза горели лихорадочным безумным огнём. Вглядевшись, я с некоторым удивлением узнал в бегущем себя. В этом мире собственных воспоминаний мне приходилось быть бесплотным призраком. Я хотел посмотреть на свои руки, но не увидел ничего. Тот Кирилл из прошлого отчаянно бежал, отпихивая сосновые ветки. Вслед ему летели пули и проклятья.

— Обходи эту шолупонь! — прокричал хриплый голос из-за кустов.

Всё повторяется, в прошлом, в настоящем. Бесконечный бег от монстров, от людей, от самого себя, спотыкаясь, отстреливаясь на ходу. Наверное, это чем-то похоже на жизнь, тот же бег к неизменному финишу. На миг тот Кирилл из прошлого обернулся и полоснул длинной очередью по кустам — раздались крики. За мной гналась охрана периметра, когда я, смертельно уставший от бесконечного преследования, отправился в единственное место, где надеялся найти приют — в «Чернобыльскую Зону», место, где не задают вопросов. На самом деле, мне было известно, чем завершится эта история. Я попадал в ситуацию, которая называется «загнан в угол», из которой меня суждено было спасти Семёну. Он, в отличие от всего мира, не читал газет и не смотрел телевизор. Да и спас Семён меня только потому, что я убил нескольких охранников. Тогда он понял, что я не засланный шпион. Семён научил меня тому, что я знаю о Зоне. Мелькнула запоздалая обида, значит, он всё это время обманывал. Семён говорил, что нашёл меня без памяти в центре Припяти. Он всё знал. Знал и не говорил… Воспоминания набирали ускорение. Теперь они походили на просмотр старого фильма на видеокассете в момент перемотки. Семён научил меня азам выживания. Тогда ещё не было Cвободного, а разрозненные группы сталкеров постоянно боролись за власть, за доступ к самым богатым районам Зоны. Нас было четверо: я, Семён и ещё двое, чьи имена и лица никак не мог вспомнить. И мы сражались с сошедшим с ума миром вокруг нас. Монстры… военные… скупщики хабара… выбросы… Сама природа вещей вокруг искажалась. Я потерял счёт людям, которых убил. Никто ведь не помнит, сколько раз он вымыл руки или готовил себе завтрак. Смерть стала моей жизнью. И всё-таки где-то глубоко внутри я всё ещё оставался прежним, ведь меня учили лечить людей, а не убивать их. Я вспомнил, как грозил кулаком равнодушному небу и кричал проклятья. Помню холод ствола у своего виска, когда решил покончить со всем этим балаганом единственным оставшимся мне способом, но была осечка.

— А хочешь всё исправить? — прошептал голос над самым ухом.