Читаем Монолог о пути полностью

В этой истории я плыл по течению. Главным для меня все время оставалось то, что должно произойти в лаборатории. Поэтому я не видел никакой трагедии в том, что случилось, и легко сохранил неогорченное лицо. Я даже слегка порадовался новизне своего положения и простоте, с которой решались мои интимные проблемы. Мне было в сущности все равно, с кем жить. Я недавно пережил любовь, и разрыв. Но я не могу сказать, что вспоминал о Люде. Словно это все осталось за непроницаемой стеной, в другой жизни. Так уж я устроен. Я переживаю очень остро, бурно, сильно - и не могу вынести длительного переживания: что-то во мне "отключается", я забываю. Пережитое чувство как бы растворяется во мне, перестает существовать, но все изменяет - я становлюсь другим.

Мое отношение к жене было добрым, приятельским. К тому же я помнил, что поступил порядочно. Она осталась в Таллинне, и так мы жили все три года аспирантуры - наездами. Она делала попытки перебраться ко мне, но это было сложно: в город никого не прописывали, а к аспиранту в общежитие и подавно. Кто-то, как всегда, мог, но мы не обладали ни деньгами, ни разворотливостью. А я... вздыхал с облегчением каждый раз, когда ее очередная попытка проваливалась. Что будет через три года?.. Я не способен был всерьез думать об этом, никогда не был способен. В глубине я, конечно, надеялся, что это не навсегда и как-нибудь "рассосется"... как вдруг исчезает осадок, оставленный на ночь: придешь - и прозрачный раствор.... Я почти ко всему относился, как к временному - не мог представить, что вот так будет всегда, и ничего нового! Какая-то щелка всегда оставалась. Не мысль даже, а ощущение, что впереди обязательно что-то возникнет, какой-то неслыханный простор, и я вырвусь...

Я понял, что сделал что-то серьезное, когда из этой "возни" возник ребенок, болела жена, болела дочь... Все страдали. И я "искупал" свою вину много лет, поддерживая видимость нормальных отношений. Каким же мог быть мой брак при этом! Он был, именно таким, какого я заслуживал - убогим, кривобоким.

При всем этом я был способен к нормальным отношениям, ценил их в других, в книгах... Я получил довольно романтическое воспитание, мои родители искренно любили друг друга. После смерти отца личная жизнь матери, в ее 42 года, кончилась, она полностью посвятила себя нам. Я знал, что такое любовь, нежность - глубокие печальные чувства - все это у меня было в Тарту и оказалось начисто отрезано с отъездом. Два месяца, пока я сидел в больнице и отбояривался от армии, были страшными - все рвалось, а впереди неизвестность. Но потом я уехал и даже не вспоминал, и только через много лет встретил Люду, но ничего уже не вышло, ничего. Писать об этом нет необходимости. Из прошлого я ушел, наглухо захлопнув дверь, а будущее... Посмотрим, посмотрим... вот мое любимое словечко, об этом знал Саша, но его уже нет.

Таким был этот, Ленинградский, период моей жизни. Я человек периодов. Рядом с моими отчаянными усилиями места для личного просто не оставалось. Вернее, эти усилия и были моей личной жизнью, так я чувствовал тогда.

9

Я не выносил напора, наглости, убеждения силой, особенно, если чувствовал за собой вину - сдавался тут же. Я всегда думал о своей вине, о долге, о том, что обязан... Сочетание отцовской податливости и материнского воспитания - сам за все отвечай. Я знал, что был слаб, сошелся без чувства, оказался неосторожен, чего же ты хочешь?.. В быту я всегда уступал: меня легко было "прервать" одним властным словом - "значит, так..." , меня можно было переставлять по дому как мебель. Я никогда и не жил дома, домашнего уюта просто не понимал, в студенческом общежитии с недоумением смотрел на домашние тапочки своих товарищей по комнате. Они варили себе картошку!.. Я прибегал, валился, утром убегал... Но вернемся к Ленинграду.

Теперь у меня была женщина, какая-никакая, не все ли равно. Раз в месяц я ездил к ней, а потом и не вспоминал. Как выяснилось позже, я все эти три года мог бы обходиться без женщин, так пошла работа. Я засыпал на ходу, сидя в трамвае, просыпался на последней остановке от холода, долго шел ночью по лесистому пригороду к общежитию... Иногда я просыпался, смотрел кругом, и видел, как тихо, чудно... чувствовал, что все еще впереди... посмотрим, посмотрим... и снова дремал, спотыкаясь о корни чахлых сосен.

Я не понимал свою жену, что ей нужно было, как она могла жить со мной, почему жила... Особой любви ко мне она не испытывала, просто был муж, семья, и это было правильней, чем без всего. Ей казалось, что она знает меня. Она пренебрежительно относилась к моим "пробиркам". Я же до сих пор не могу понять, что люди находят в "практике" - в каких-то житейских делах, в производстве... Нужно? Это никогда не было для меня аргументом. Я никогда не знал, нужно то, что я делаю или не нужно, и это не смущало меня. И теперь не знаю, и меня удивляет, когда какие-то люди говорят, что мои картинки и рассказы им нужны. Что скрывать, мне это приятно, но непонятно.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Судьба. Книга 1
Судьба. Книга 1

Роман «Судьба» Хидыра Дерьяева — популярнейшее произведение туркменской советской литературы. Писатель замыслил широкое эпическое полотно из жизни своего народа, которое должно вобрать в себя множество эпизодов, событий, людских судеб, сложных, трагических, противоречивых, и показать путь трудящихся в революцию. Предлагаемая вниманию читателей книга — лишь зачин, начало будущей эпопеи, но тем не менее это цельное и законченное произведение. Это — первая встреча автора с русским читателем, хотя и Хидыр Дерьяев — старейший туркменский писатель, а книга его — первый роман в туркменской реалистической прозе. «Судьба» — взволнованный рассказ о давних событиях, о дореволюционном ауле, о людях, населяющих его, разных, не похожих друг на друга. Рассказы о судьбах героев романа вырастают в сложное, многоплановое повествование о судьбе целого народа.

Хидыр Дерьяев

Проза / Роман, повесть / Советская классическая проза / Роман
60-я параллель
60-я параллель

«Шестидесятая параллель» как бы продолжает уже известный нашему читателю роман «Пулковский меридиан», рассказывая о событиях Великой Отечественной войны и об обороне Ленинграда в период от начала войны до весны 1942 года.Многие герои «Пулковского меридиана» перешли в «Шестидесятую параллель», но рядом с ними действуют и другие, новые герои — бойцы Советской Армии и Флота, партизаны, рядовые ленинградцы — защитники родного города.События «Шестидесятой параллели» развертываются в Ленинграде, на фронтах, на берегах Финского залива, в тылах противника под Лугой — там же, где 22 года тому назад развертывались события «Пулковского меридиана».Много героических эпизодов и интересных приключений найдет читатель в этом новом романе.

Георгий Николаевич Караев , Лев Васильевич Успенский

Проза / Проза о войне / Военная проза / Детская проза / Книги Для Детей