Монологи и диалоги о постмодерне и постмодернизме

Современное состояние борьбы между постиндустриализмом и постмодернизмом можно охарактеризовать как явное доминирование постиндустриализма в социальных практиках людей при наличии весьма яркого фантома постмодернизма, поскольку постмодернистские настроения постоянно проникают в науку, искусство и обыденное сознание людей. Даже в Голливуде, последовательно пропагандирующем технологический прогресс, вдруг возникают постмодернистские мотивы. По содержанию некоторых фильмов вдруг оказывается, что дауны или аутисты представляют собой высшие существа по сравнению с обычными людьми. Можно ли было представить себе это в расцвете эпохи модерна с ее безапелляционной верой в разум? Уже совсем другое отношение проявляется к австралийским аборигенам и другим сообществам, предпочитающим первобытный способ существования. Если ранее по отношению к ним по большей части высказывалась жалость (ну, что поделаешь, отстали от нас ребята), то сегодня за ними признают определенную «правду жизни». Оказывается собирательство и охота в условиях Австралии оправданы тем, что оседлое сельское хозяйство способно полностью уничтожить природную среду. Таких примеров много, и все они могут быть названы фантомами постмодерна.

Однако определенная часть современной элиты была бы рада, чтобы базовые социальные практики подчинялись принципам постмодернизма, а постиндустриализм стал бы фантомом, проявляющим себя лишь в отдельных сферах жизни. Но пока такое состояние общества кажется маловероятным или очень-очень далеким.

Основным предметом предлагаемой вашему вниманию книги является не совокупность текстов тех, кто считает себя постмодернистами, или тех, кого все считают таковыми, а особый стиль мышления, специфические принципы структурирования мыслительных объектов, противоположных модернизму.

Постмодернизм отличается жестким критическим пафосом по отношению ко всему тому, что было до него в познавательном процессе, и изобретением массы специфических понятий и категорий, которые якобы дают возможность некой новой постановки проблемы жизни человека и восприятия им окружающей реальности. Фактически, причастность к постмодернизму сегодня часто выражается в освоении его специфического языка, пригодного только в рамках его традиционного проблемного поля. И хотя введение новых категорий в какой-то степени заставляет переосмысливать имеющиеся знания под новыми углами зрения и расставлять новые акценты, сложность постмодернистской терминологии часто затемняет вполне очевидный смыл того, о чем идет речь.

В реальности же сегодня мы имеем формирование нового отношения к жизни и познанию, которое постепенно, подобно ростку сквозь асфальт, пробивается через привычные модернистские постулаты. Ярким примером «действенного постмодернизма» служит освоение государственными и корпоративными управляющими элитами нового «выставочного» стиля мышления, который позволил им отойти от исчерпавшего себя традиционного понимания социального управления и использования его методов на практике. Другим заметным явлением современной жизни, демонстрирующим отказ от ценностей модерна, становится дауншифтинг. Конечно, формирование нового мышления только начинается, и большинство людей все еще починяются модернистским догматам, но все же среднестатистический житель Земли в нашем веке мыслит уже не так, как это делал его предшественник сто и даже пятьдесят лет назад.

Вместе с тем в мировоззрении и гносеологии постмодернизма многое «новое» – это хорошо забытое старое, есть неоригинальные элементы, разработанные в рамках других современных философских подходов, есть позиции, неоправданно затрудняющие процесс познания и понимания мира, а есть и мысли, высказанные просто «ради красного словца» – критиковать, так критиковать. Покажем это на примере постмодернистской гносеологии.

Социально-философский постмодернизм возник на основе постструктурализма и постмодернистского искусства, и, судя по названию, должен был преодолеть модернизм. Однако основные программные положения постмодернизма можно обнаружить именно в модернистском искусстве. Вот как характеризуют М. Лотман и З. Минц модернизм в русской литературе первой четверти XX века.

«Одной из устойчивых и центральных тем русского декадентства[12] был релятивизм: истин в жизни много и ни одна из них не лучше другой. Поэт может выбирать любую из них и менять истины по своему произволу»[13]. «Другой важной особенностью … символизма был его крайний, можно сказать, обостренный индивидуализм. Он … был связан с идеями Ницше, для которого наибольшей ценностью обладала ничем не ограниченная, абсолютная свобода творческой личности.»[14] Искусство и наука XIX века исходили из рациональности мира и его познаваемости посредством разума. В модернизме «одни течения стали строить свою эстетику на иррационалистической, а иногда и мистической основе, другие же стремились к учету новейших научных достижений, к синтезу искусства и науки (…)»[15].