Монологи о наслаждении, апатии и смерти (сборник)

«Действительно, этот берег, застроенный отелями, самый красивый в мире, как утверждают местные жители». Я сижу в кресле люкс-класса компании «Мексикана» и говорю это Язаки. Он совсем не надушен, я ощущаю только его собственный запах. Язаки усадил меня у самого иллюминатора, чтобы я имела возможность любоваться пейзажем. Мое место «ЗА», Язаки сидит напротив, в кресле «ЗС». Я уже успела полюбить аромат его тела. Правда, он все время перебивается амбре, которое испускают подмышки стюардессы, той самой, с матовой кожей. Она то и дело проходит по рядам. Но вот она исчезает, и до Канкуна я больше ее не вижу. «Действительно прелестные пляжи». Но мне интересно, с чем их могут сравнить местные жители, чтобы утверждать, что их пляжи самые лучшие. «Да уж, я не думаю, что кто-нибудь из них бывал на Таити, в Каннах, Мауи, Цебу или на Мальдивах», – произносит, улыбаясь, Язаки…

Он не произнес ни слова с того момента, как сказал, что решил завязать с бродяжничеством. Он все молчал, продолжая рассматривать меня при этом. До кокаина он больше не дотронулся, только спокойно потягивал вино. На бутылочной этикетке я заметила рисунок Шагала. Я все еще была мокрая. Подо мной, наверно, скоро должно было захлюпать. Разглядывая этикетку с рисунком, я ощущала некий холодок в районе ягодиц. Индикатор моего диктофона мигал, словно передавал мне секретный сигнал, говоривший, что я сбрендившая нимфоманка. Чувствовал ли Язаки мой запах? Он должен был знать запахи более сотни женщин. Но его лицо оставалось непроницаемым. Часы показывали, что прошло всего сорок секунд…

Язаки поставил стакан и спросил:

– Неплохо получилось внушение?

Я кивнула, даже не понимая, о чем он говорит.

– Общаясь с Джонсоном, я как-то спросил его про этот наркотик. Не помню, что он мне ответил, кажется, что его не существует, но я, будучи в невменяемом состоянии, бредил о нем. А ты ничего о нем не слышала?

– Да о чем вы? – простонала я, наклоняясь вперед и сжимая что было сил колени. Из меня уже лилось как из ведра, я больше не могла сдерживаться.

– Есть такой препарат, по своему действию схожий с героином, но помягче. Чистая химия. Обычно его выпускают в желатиновых капсулах. Действует в течение тридцати-сорока минут после приема. В самом начале возникает стойкое желание, которое впоследствии усиливается.

– Это не экстази?

– Он похож на экстази, но не совсем. Если бы я захотел их сравнить, мне пришлось бы принять сразу тысячу таблеток экстази. Но действие этого наркотика другое, просто я не могу объяснить вам, чем оно отличается. Когда оно наступает, объяснить очень легко, но оно не существует в объективной действительности. Я не могу выразиться иначе.

– Эффект как у травы? Успокаивающий?

– Не знаю. Вы ведь не принимали героин?

Я покачала головой.

– Героин возбуждает мазохистское влечение и обостряет наслаждение, которое доставляет представление себя объектом. А эта штука производит сходный эффект, но не заставляет человека чувствовать себя объектом. Женщина, приняв героин, мгновенно возбуждается, тогда как у мужчины он убивает всякое желание. Здесь же мужчина сохраняет свое либидо… Ах да! Обострение полового влечения сопровождается желанием умереть.

– Стремление к суициду?

– Опять же не знаю. Есть стремление к смерти, и все. Может быть, кто-то от этого действительно умирает. Вообще здесь какое-то противоречие: желание смерти и в то же время неудержимое стремление трахаться. Трудно представить такое, вам не кажется?

Даже выйдя от Язаки, я никак не могла забыть, что ему ответила. Я не могла убедить себя в том, что такое действительно сказала.

Я оказалась на улице. Было уже темно. Я слишком засиделась у него, там, в квартире, которая больше походила на жилище, нежели на офис. При этом она казалась какой-то необитаемой… Я решила не брать сразу такси, а немного пройтись. Время было зрелищное: сотни туристов вытягивали руки или свистели сквозь пальцы, ловя свободные машины, сновавшие по Аптауну. Но у меня больше не было сил для подобных выкрутасов.

Я постаралась поскорее убраться из этих мест – этот район подавлял меня, особенно если учесть мое состояние. Хотя, по здравому размышлению, я не так чтобы часто здесь бывала за все время, что провела в Нью-Йорке…

– Где вы живете? – спросил меня Язаки. Его нос был весь в белой пыли, он только что втянул в себя очень большую дозу кокаина, приложив к этому такое старание, какое делали, вероятно, еще в восьмидесятых годах. Я выключила диктофон и стала собираться.

– В Даунтауне. Знаете Греймерси-парк? Я живу в нескольких кварталах оттуда.

Язаки насыпал на стол еще кокаина и взялся за свою кредитку.