Монополия «Филипс»

…Антон едет в Россию. В августе 1898 года он прибыл в Петербург. Всю свою жизнь он любил вспоминать об этой своей первой, но далеко не последней поездке в Россию. Для начала он заключил сделки на несколько сот тысяч ламп. Директор Петербургской электростанции познакомил его и с императорским «завхозом», или гофмаршалом, как его тогда называли. Тот заказал Антону 50 000 лампочек для царского дворца. Хозяин пока ещё жалкого заводишка, где трудились в основном полуголодные девушки в возрасте от 14 до 18 лет, внезапно стал поставщиком двора его величества Николая II. Очень чувствительный к внешним эффектам, Антон об этих 50 000 «царских ламп» специально телеграфировал Херарду. Но тот, решив, что 50 000 даже для царя многовато, ответил запросом: «50 000 или 5000?» Нет, нет, телеграф не напутал, и Антон на радостях подтвердил телеграфно на трёх языках: «Фифти заузенд, фюнфциг таузенд, сенкант миль!..»

Одним словом, поездка в Россию оказалась неожиданно успешной, и в декабре того же 1898 года Антон ещё раз поехал туда. В начале 1899 года он вновь появился у своих русских заказчиков, на этот раз, чтобы организовать в стране целую сеть агентов. Правда, они, хотя и отбивали покупателей у немецких конкурентов, всё же, по-видимому, приносили немало пользы и кое-каким германским инстанциям. Читатель будет недалёк от истины, предположив, что с помощью именно этих агентов Антон прочно вошёл в доверие прусского генштаба. Вероятно, уже тогда сложились те добрые отношения Филипсов с германской разведкой, о которых речь будет впереди.

Это, однако, не мешало Филипсу разглагольствовать в Петербурге о «продолжении» замечательной традиции Петра Великого, укрепившего деловые контакты между Голландией и Россией, а дома, в Голландии, острить, что его миссия состояла в «освещении тёмной забитой страны».

В начале 1901 года Антон снова поехал в Россию, на этот раз вместе с женой. Семейная поездка немало укрепила его деловые связи с русскими дельцами. И в последующие годы Филипс регулярно бывал в России, иногда даже дважды в год. К этому его вынуждал экономический кризис и связанное с ним прекращение сбыта в Германии. Сам Филипс, любивший вспоминать старые времена, рассказывал, выступая в 1928 году:

«Часто приходится перестраиваться на ходу, когда в той или другой стране наступает кризис перепроизводства. Хорошо помню тяжёлый промышленный кризис 1900 года в Германии, где мы тогда много продавали. Когда сбыт там внезапно прекратился, наши склады угрожающе быстро заполнились готовой продукцией. Надо было от неё отделаться, хотя бы даже по убыточной цене, и именно в таких странах, как Франция, где мы из-за высоких пошлин обычно не продавали. В то же самое время мы стали „открывать“ Испанию и Италию, где нам удалось создать хороший рынок сбыта.

Когда кризис в Германии прошёл и немецкий рынок вновь стал способен принимать наш товар, мы, конечно, были тут как тут, не отказываясь, однако, и от вновь приобретённых рынков».

Вся эта бурная деятельность Филипсов не на шутку стала беспокоить немецких конкурентов. В 1901 году АЭГ перешёл в наступление, продав большую партию ламп ниже себестоимости. Для Филипсов это послужило сигналом к бою. В Эйндховене заготовили несколько сотен тысяч ламп для продажи по демпинговым ценам в Германии в случае, если АЭГ не пойдёт на попятный.

При этом открыто говорилось о необходимости создания международного картеля для установления согласованных цен. Во время переговоров в Берлине промышленник Ратенау якобы пригрозил Филипсу: «Стоит мне лишь нажать кнопку, и цена на лампы упадёт до 20 пфеннигов за штуку». На что последовал ответ: «Нажимайте, сколько вам будет угодно: в наши договоры с заказчиками включён пункт, согласно которому мы обязуемся поставлять лампы на полпфеннига дешевле ваших».

«Филипс» мог позволить себе такую роскошь, так как себестоимость его лампы была действительно ниже, чем у АЭГ, – зарплата рабочим в Эйндховене была нищенской, а экспериментальная работа в лабораториях почти ничего не стоила, поскольку Херард делал всё сам.